— Да пошёл он нахуй! — орал Никифоров так, что стёкла в секции дребезжали. — Я перед ним ещё извиняться буду! Заткнись, мразь бездетная! Жри давай!
Рёв волкодава пересыпался девичьим щебетом, не различимым на уровне слов, но прекрасно гармонирующим в контексте происходящего.
— Ла-ла-ла, ла-ла, ла-ла, бла, — щебетала Вася богатыми мелодическими переливами.
— Да какая, нахуй, обида? — бухтел майор. — Пускай сам извиняется!
Пока они так распинались друг перед другом, я решил провести ревизию личных вещей, собранных в злосчастной квартире за неполную неделю. Все мои трусы, майки, штаны и кофты с трудом умещались в спортивной сумке.
«Придётся сделать две ходки, — размышлял я, прикидывая объём постельного белья. — Спортивный костюмчик, две пары кроссовок, посуда на кухне — вот, не было печали!»
Я раскаивался за поспешность переезда без права переписки.
«Попробуй теперь родителям объясни, что произошло!» — сокрушался я.
Этот последний немаловажный момент особенно щекотал нервы на фоне шуточек, откалываемых предками в последнее время. Символичность возвращения блудного сына в родовое гнездо не по-детски захламила фантазию.
«В гостях хорошо, а дома лучше» — скажет мама.
«Где родился, там и пригодился», — заметит отец.
И только старший братец мой, живущий с женой в доме напротив, кормящийся ежедневно за счёт родителей, сморозит что-нибудь отморозоустойчивое:
«Всяк сверчок знай свой шесток!»
В конкурсе народной словесности он по праву займёт первое место, оставив родителей в умилении.
«Червивое яблочко недалеко от яблони катится!» — едко брошу ему вслед.
«Цыц! — скажет мама. — У брата в глазу соринку заметишь, а у себя бревно пропустишь».
«На чужой каравай рот не разевай», — поддакнет отец.
«А это тут причём?» — спрошу с обидой.
Мысленная перепалка с родителями и братом продолжалась недолго. Уже через пятнадцать минут после начала сборов раздался вежливый звонок в дверь.
Я на цыпочках прокрался в прихожую, заглянул в глазок.
Никифоров собственной персоной склонился надо мной, найдя упор в косяке, чуть ли ни лбом уткнувшись в моё лицо.
— Дима, открой, разговор есть, — просипел он, не оставляя надежд на благополучное разрешение конфликта.
Я едва дышал, чтобы случайно не выдать присутствия, не пукнуть в сердцах. Я всё ещё надеялся обмануть ревнивого кредитора. И тогда Никифоров взорвался с характерной для него желчью в голосе:
— Я знаю, что ты дома. Открывай, сучок, а то я сейчас сам открою. Ключ у меня есть.
Это заявление окончательно пошатнуло мою веру в честь и отвагу отечественной милиции. До сих пор Никифоров представлялся мне хоть и нервным и злым, грубым типом, но тем не менее открытым и чистым в душе, не способным, например, брать взятки. Наша первая встреча оставила неизгладимое, ярчайшее впечатление. В этот раз упоминание о запасных ключах и моей личной несвободе выбора окончательно расставило точки над i.
Я щёлкнул засовом, сделал два шага назад, приготовившись к худшему. Никифоров не собирался ломиться, продолжал корчить из себя ласкового соседушку:
— Открой, пожалуйста, сам, если тебе не сложно, — тигром прорычал он. Игра, похоже, забавляла его, он вдруг стал таким вежливым, по-отечески заботливым.
Предвидя обман, я дёрнул ручку вниз, рванул дверь на себя. Силуэт Никифорова заполонил дверной проём, сам он таращился на меня, привыкая к темноте.
— Ты чего в темноте сидишь? — неуютно скалясь, спросил он.
— Нравится, — отозвался я хмуро, стоя у противоположной стены, сложив руки на груди, ожидая, что он набросится на меня, чтобы добить окончательно.
— Слушай, извини, что так получилось, — Никифоров виновато улыбался. — Вася — баба красивая, как раз для тебя. Она, кстати, всё рассказала.
— Что рассказала? — недоверчиво вылупился я на Никифорова.
— Ну, что ты её хочешь.
— Я? — от удивления мои глаза вылезли из орбит, челюсть отвисла.
«Нет дыма без огня», — скажет мама.
«На воре и шапка горит», — поддакнет отец.
И только брат едко заметит:
«Сучка не захочет, кобель не вскочит».
— А что здесь такого? Желание естественное. Я и сам к ней неравнодушен, так что ничего странного в этом не вижу.
— Да ничего я не хочу! Я вообще собираюсь съезжать отсюда.
— Зря.
— Почему?
— Ты Васе понравился, — он подмигнул, а я стоял офигевший от новых инсинуаций.
«Это ловушка! — думал я. — Никифоров решил меня своими грязными ментовскими методами вывести на чистую воду. Или так ему кажется. Добрый полицейский, злой полицейский. Козёл махровый!»
— Мне её жаль, — сухо сказал я вслух.