Там, от лихости воеводы народ разбежался, и его, государев, город остался пуст.
Там, с далеких наволжских становищ, бесовская сила подняла и замешала покоренные племена кочевников, и они, преступя многие клятвы, уже седлали коней и клинками высекали искры мятежа. [32/33]
Там, соседствующие страны, поддавшись дьявольскому наваждению, замышляли против Москвы недоброе.
Там, знатные потомки удельных князей, таясь воровски по углам, раскидывали тенета заговора; да они ж, сбежав в чужие земли, ярились оттоль, лаяли и всяко поносили своего государя.
Там, буйствующие казачишки, колеблясь в вере и свожжавшись с разноязычным сбродом, шли на города русские с разбойным приступом...
Печалился царь Иван о неустроении царства своего и все придумывал, как бы сотворить земле русской приращение, прибыточную торговлю со всякими странами завести и веру православную распространить, дабы возвеличилась Русь над всеми народами и языками.
На холмах лепились сторожевые городки, посады и слободки, бревенчатыми стенами да рвами обнесены.
Плутала Русь в лесах и болотах. Качали ее ветра, секли дожди, заметали злые сиверы.
Облачившись в смирные одежды, в слезах молился царь. Деньги и дарующие грамоты по городам рассылал; сам ездил по монастырям, богадельням и тюрьмам, кормя из рук убогих, прокаженных и злодеев; да по цареву ж указу царевы холуи развозили на телегах по улицам московским милостыню.
Лились звоны печальные
галчиный крик...
Но скоро, по слову летописца, возненавидя грады земли своея, скакал царь с опричниками по дорогам русским и в исступлении ума крушил города, жег деревни, побивал и топил множество народа и неугодных вельмож. Так в лето 1570 года были подняты на меч Клин, Тверь, Псков и Новгород.
В страхе и трепете, подплыв кровью, лежала земля русская.
В кремлевских же палатах жарко горели свечи, гремели песни подблюдные, плясали девы наги. Веселился царь, веселились и его согласники, а на помостах стучали топоры, рубя – и черным людишкам, и попам, и боярам – головы.
Из Москвы на всю страну шла гроза и милость царская.
Войны, то затихая, то разгораясь, велись беспрерывно из года в год.
Под звоны колокольные полк за полком и рать за ратью гнала Москва...
С разудалой песнью и пьяною слезою выступали пеши, выступали конны...
– Прощай, прощай, Москва!
Далеко вослед уходящим несся плач и стон, и долго со стен кремлевских знатные москвичи махали шапками.
– Час добрый, братцы, спаси Христос!
Заранее чая иноземной торговли посрамление и прикидывая в уме грядущие барыши, расходились купцы по лавкам.
Ратники же, миновав заставы и слободки, все еще оборачивались [33/34] и, бормоча во хмелю слова молитвы вперемежку с руганью, крестились на церкви.
Дружины, позатираясь на дорогах от множества, валом валили на крымцев, из лесов муромских выходили на казанцев, за Смоленском встречались с ляхами и литовцами.
С иконами на древках и с хоругвями, развеваемыми ветром, под свист и брань бросались дружины на приступ, и, опрокинутые встречным потоком картечи и копьем рыцаря, разбегались дружины по степям, лесам, болотам, где и мерли и мерзли от наготы, духоты и бескормья.
Не раз русские были биты, и сами бивали.
Многие языки, как потоки, вливались в русскую реку, увеличивая мощь и многоводность этой реки.
Шумели над Русью беды.
Набеги кочевых орд и пожары опустошали страну. Моровые поветрия, голод и жесточь правителей истребляли народ, но народ был молод и неистребим, как трава.
Большего давил набольший, большие ехали на середних, середние обдирали меньших. Меньшие же, черные людишки, жили по пословице: «Не страшно нищему, что деревня горит – взял сумку да пошел». И когда становилось невмоготу, сбивались лапотные людишки в шайки и брели куда глаза глядят, кормясь бурлачеством, разбоем и войнами.
Дика стояла земля
жил на ней дикий народ
управляемый дикими властителями.
Царь за всех думал, князья и люди ратные воевали, а мужики пашню пахали, траву косили и всякие дела делали, – исстари крепка стоит Русь горбами мужичьими.