Сунь Цюэ был охвачен глубокой печалью. Он еще немного побыл в монастыре, а затем вернулся с сыновьями домой. Так и не остался он служить в тех местах.
Куньлуньский раб
В годы «Дали» жил некий юноша по имени Цуй. Отец его, важный сановник, состоял в знакомстве со всеми именитыми и влиятельными людьми того времени. Сам же юноша был из тех, кто носит «меч, рубящий тысячу буйволов».[241]
Как-то отец отправил его с визитом к одному влиятельному вельможе. Надо сказать, юноша был прекрасен, словно священный нефрит, однако, имея от природы склонность к уединению, жизнь вел он тихую и скромную, изъяснялся всегда просто и вместе с тем не без изящества. Приказав служанке поднять занавес, вельможа пригласил юношу войти. Юноша, отвесив поклон, передал ему все, что наказал отец.
Вельможа был в добром расположении духа, юноша пришелся ему по душе, он усадил его и повел с ним дружескую беседу. Вдруг вошли три певицы, все красоты бесподобной, и поставили перед ними золотые вазы, полные персиков. Поданы были сладкие вина. Вельможа велел одной из девушек, одетой в красное платье, поднести юноше вазу с плодами и пригласил его отведать. Юноше еще не случалось бывать в компании веселых певиц. Он лишь в смущении краснел и не и силах был проглотить ни куска. Тогда вельможа приказал девушке в красном платье кормить юношу с ложки, и тому поневоле пришлось подчиниться. Остальные девушки снисходительно улыбались.
Вскоре юноша распрощался, собираясь уходить.
— Непременно загляните ко мне, как будете свободны, и уж без всяких церемоний, — сказал вельможа в велел наложнице в красном платье проводить юношу.
Выйдя во двор, юноша оглянулся: девушка сначала подняла вверх три пальца, затем три раза повернула кисть руки, растопырив все пальцы, и, наконец, указав на зеркальце на груди, шепнула:
— Запомните!
И больше ни слова.
Вернувшись домой, юноша рассказал отцу, как ласково принял его вельможа и как приглашал снова завтра. Он по-прежнему уединялся в своем кабинете, но с этого дня рассудок его словно помутился. Все на свете ему опостылело, ко всему равнодушный, он стал еще молчаливей, изменился с лица, как будто находился во власти непонятного недуга. Целыми днями он все о чем-то думал, позабыв об отдыхе и еде. Только повторял нараспев стихи:
Окружающие не могли понять, что вдруг случилось с юношей. Был в семье раб по имени Мо Лэ, родом из куньлуньцев. Заметил он, как грустит юноша, и спросил его:
— Отчего вы закручинились, господин, какая забота вас печалит? Отчего не откроетесь своему старому рабу?
— Что знают об этом такие, как ты? Разве ты поймешь? Зачем же спрашивать? — с досадой ответил юноша.
— Вы, господин, только скажите хоть слово, а я уж найду способ помочь вам. Ничто от меня не укроется, ни вблизи, ни вдали, все для вас добуду! — обещал Мо Лэ.
Придя в изумление от столь необычных слов, юноша поведал старому рабу о своем желании свидеться с красавицей.
— Да это ж пустяк, — усмехнулся Мо Лэ. — Отчего вы раньше мне не сказали, зачем мучились понапрасну?
Тут юноша рассказал ему о таинственных знаках, которые подавала ему красавица.
— Понять их нетрудно, — ответил раб. — Она вам показала три пальца. Это значит, что из десяти дворов, отведенных певицам и наложницам вельможи, ее по счету третий. Повернув три раза руку, она показала вам на пальцах число дней: пятнадцать. А указав на зеркальце на груди, разве не сказала она вам ясней ясного: «Пусть господин придет в пятнадцатую ночь, когда луна кругла, как зеркало?»
Не помня себя от радости, юноша спросил:
— А что ты придумаешь в помощь мне? Чем рассеешь мою печаль?
Мо Лэ улыбнулся:
— Завтра как раз пятнадцатое число. Дайте мне два куска темного шелка, я сошью для вас, господин, и для себя темные, плотно облегающие платья. Но этого мало. В доме вельможи живет свирепый пес. Он стережет ворота в покои певиц и наложниц и не пропустит незнакомого ему человека. Чтобы проникнуть туда, нужно убить этого пса. Он чуток, как блуждающий дух, и свиреп, как тигр. Это пес цаочжоуской породы, выведенной Мэн Хаем. Никому в мире, кроме вашего старого раба, не убить его. Но я сумею с ним покончить.
241
Стр. 290.