Вернемся к фабуле. Обстоятельства завязываются в мелодраматический узел: Илона влюбляется в пианиста, Ласло соглашается на любовный треугольник, щадя новое чувство женщины своей жизни. Этот мужчина, который ради любви выбирает положение официального рогоносца, выглядит вовсе не жалко, а благородно. И все было бы хорошо, если бы не герр Вик, который после песенки Аради — хоть и старался быть твердым немцем — бросается с Цепного моста в Дунай. На свою беду спасает его Ласло — потом, когда Вик станет уже важным эсэсовцем, у него будет возможность избавить своего давнего спасителя от отправки в Освенцим, но он не сделает этого. Аради к тому времени тоже уже не будет в живых — он застрелится из пистолета Вика после того, как услышит Илону, поющую его песню.
Настоящего композитора «Мрачного воскресенья», Режё Шереша, спас от газовой камеры немецкий офицер, помнивший, как Шереш играл до войны в ресторане «Кулач». История, словно из «Пианиста» Шпильмана. Ах, эти утонченные, чувствительные нацисты, способные растрогаться при звуках фортепиано, сами в душе немного артисты! Относящиеся к своей работе по уничтожению целых народов так же, как к искусству — хотя бы и искусству бухгалтерии всего лишь.
«Szomorú Vasárnap» — красивый фильм с красивыми актерами, отличными кадрами и сочными красками. Поэтому он волнует, но все же не потрясает. Во многих фильмах, где речь идет о Холокосте, ощущается какая-то странная потребность его эстетизации. В «Утраченной судьбе», фильме Лайоша Колтаи (неизменного оператора Иштвана Сабо) по мотивам книги Имре Кертеша, Холокост так красив, что даже Аушвиц выглядит там как ностальгическая открытка, а заключенные в полосатых робах — как модели какой-нибудь очередной рекламной кампании Бенеттона, спорной, конечно, но зато какой стильной! Если сегодняшний зритель соглашается послушать, чтó кино может сказать ему о военных травмах, то требует в придачу эффектной упаковки. Он не желает истязать себя кошмарами. Кошмары зарезервированы для фильмов ужасов о психопатах, кромсающих людей пилой, — тут известно, что все понарошку.
Однажды я познакомился с Эрикой Марошан — грустной Илоной — и был с ней знаком целых две, а может, три минуты, пока мы разговаривали на террасе ресторана «Potkulcs» на улице Ченгери после ее концерта, на котором она представляла свою пластинку. Кажется, я сказал ей тогда, что я писатель, то есть сказал ей что-то эдакое, чего никогда не говорю. Хотел произвести впечатление? Заинтересовать своей персоной? Надеялся, что захочет со мной встретиться? Она вежливо попрощалась и вернулась к своим знакомым.
Не может оказаться случайностью то, что единственная известная всему миру венгерская песня — это песня о самоубийстве. Песня, которая склоняет к самоубийству на уровне подкорки. Сам Режё Шереш, конечно, тоже выбросился с балкона своей квартиры в VII квартале. Это произошло в январе 1968 года, композитору было семьдесят девять лет. Был болен раком. До самой смерти он играл на пианино в ресторане «Кишпипа». Исполнял ли он там свой шлягер — не знаю. Знаю только, что после войны в течение двадцати пяти лет исполнение «Мрачного воскресенья» было в Венгрии запрещено. Очевидно, в заботе о жизни граждан народной республики. Граждане должны были работать, плодиться и размножаться, а не лишать себя жизни. Лишиться они могли только независимости, свободы, мечты о бегстве, хотя бы и бегстве в смерть. Поэтому «Мрачное воскресенье» было нелегально, так же как «Лили Марлен» — песенка тех, кто вовсе не хотел умирать, а чтобы не умирать, должен был убивать.
Салями из святого Иштвана
В котле драматических неудач, в свете подзабытых спортивных и музыкальных достижений, еще остаются два предмета венгерской гордости (крайне важных и живых), которых нет нигде, кроме Венгрии. Это свинья мангалица и серая корова. Обе живут в пуште, их изображения можно увидеть в музее в Хортобади, а если повезет, то и наблюдать в натуре — пасущимися в венгерской степи или роющими землю у забора. Мангалица крупнее обычной свиньи, у нее лохматая шерсть и огромные уши, а ее мясо, по слухам, полезнее мяса розовой свиньи. В коммунистической Венгрии мангалица считалась свиньей непрогрессивной, дающей больше жира, чем мяса, свиньей венгерской, а не интернациональной и поэтому подверглась преследованиям. Сегодня она с триумфом возвращается.