Пациент. Я ясно видел это слово перед глазами. Но я понятия не имею, что оно значит.
Психотерапевт. Во сне вы, вероятно, знали, что оно значит; ведь это все‑таки ваш сон, и слово изобрели вы. Давайте попробуем прибегнуть к свободной ассоциации. Что приходит вам в голову, когда вы думаете об этом слове?
Пациент. Первое, что приходит в голову, — это Фессалия, область в Греции. Действительно, я припоминаю, что, когда я был маленький, меня волновала Фессалия. Я не знал, так ли это важно, но я представляю себе, что Фессалия — это страна с теплым, ровным климатом, где в мире и радости живут пастухи. Фессалия всегда нравилась мне больше, чем Спарта и Афины. Я ненавидел Спарту за ее воинственность, Афины я не любил, потому что афиняне казались мне слишком учеными снобами. Да, я чувствовал симпатию к фессалийским пастухам.
Психотерапевт. Слово, которое вам приснилось, было «Фес- салеп», а не «Фессалия». Почему вы изменили его?
Пациент. Это забавно — я подумал про цеп — то, чем крестьяне молотят. И если нет ничего другого, его можно использовать в качестве оружия.
Психотерапевт. Очень интересно. Значит, «Фессалеп» состоит из слов «Фессал — ия» и «ц — еп»… Странным образом Фессалия — или, скорее, то, что она для вас значит, — тесно связана с понятием «цеп». Пастухи и земледельцы: простая, идиллическая жизнь. Давайте вернемся назад и посмотрим, о чем говорит ваше сновидение. Вы играете в шахматы и знаете, что у вас забрали две фигуры, но вы можете заменить их «Фессалепом».
Пациент. Теперь мне ясна мысль. В жизненной игре я чувствую себя ущербным из‑за испытанной в детстве фрустрации.
У меня нет такого оружия (шахматные фигуры соотносятся со сражением), как у других, но если бы я смог уйти в мир простой, идиллической жизни, я даже смог бы сражаться, используя цеп вместо оружия, которого у меня нет, — шахматных фигур.
Психотерапевт. Но на этом сон не кончается. Прервав игру в шахматы, вы говорите: Какой‑то голос сказал мне: «Жизнь не стоит того, чтобы жить».
Пациент. Я это отлично понимаю. Все‑таки я играю в игру жизни только потому, что должен играть. В действительности она меня не интересует. С детства меня все время преследует именно это чувство, оно то сильнее, то слабее. Его я и высказал во сне: жизнь не стоит того, чтобы жить.
Психотерапевт. Так и есть, именно это вы все время ощущаете. Но не хотели ли вы себе что‑то сказать с помощью этого сновидения?
Пациент. Вы хотите сказать — это я говорил себе, что тему пессимизма внушила мне мать?
Психотерапевт. Да, это я и хочу сказать. Осознав, что пессимизм по отношению к жизни — не ваш собственный, что это голос вашей матери, оказывающий на вас как бы постгипнотическое влияние, вы тем самым сделали первый шаг по пути освобождения от этого состояния. Вы сделали важнейшее открытие — что ваш пессимизм на самом деле не ваш; сделать это открытие вы смогли лишь в состоянии сна.
До сих пор мы не приводили примеров сновидений еще одного типа — кошмаров. По мнению Фрейда, тревожные сны не являются исключением из общего правила: их содержание тоже представляет собой замаскированное исполнение бессознательного желания. Это, разумеется, может вызвать возражение у всякого, кому когда‑либо снились кошмары: если во сне я прохожу через адские испытания и просыпаюсь с чувством невыносимого ужаса, разве не будет бессмыслицей говорить, что это исполнение желаний?
Это возражение не так убедительно, как может показаться на первый взгляд. С одной стороны, мы знаем, что бывают такие патологические состояния, в которых человек испытывает потребность делать именно то, что для него губительно. Мазохист испытывает желание — хотя и неосознанно — попасть в аварию, заболеть, терпеть унижение. При мазохизме как половом извращении, когда это желание связано с половыми отношениями и, таким образом, не так опасно для человека, — мазохистское желание проявляется даже на уровне сознания. Кроме того, результатом непреодолимого порыва к мести и разрушению, направленного не против кого‑то другого, а против себя, может стать самоубийство. При этом, если человек испытывает потребность совершить самоубийство или как‑то еще причинить себе боль, другая часть его личности может испытывать подлинный и сильный страх. Это не меняет того факта, что страх происходит от желания погубить себя. Но желание может породить тревогу, как заметил Фрейд, не только тогда, когда это мазохистский или суицидальный порыв. Мы можем хотеть чего‑нибудь и при этом осознавать, что если удовлетворим свое желание, то нас ждет враждебное отношение окружающих и наказание. Естественно, исполнение такого желания будет связано с чувством тревоги.