С середины 1990-х гг. начинает набирать силу другой процесс. Коммерциализация, бурное развитие массовой прессы и телевидения, ориентация на большие тиражи и рейтинги приводят к тому, что проблемы человека, неизменно вызывающие интерес аудитории, но вытесненные из потоков массовой информации политико-экономическими реалиями, превращаются в своеобразную приманку. Очень скоро осознается ее богатый коммерческий потенциал. Конкретные проявления «человеческого интереса» в массовой прессе многочисленны и разнообразны, но крайне односторонни и примитивны. Пространство человека сужается, упрощается и искажается. С одной стороны – скандалы, сенсации, бытовой криминал, частная жизнь, светские сплетни. Частная жизнь привлекает внимание, в ней скрыты серьезные социальные проблемы, но массовые издания, обозначив проблемы и вызвав интерес, не занимаются их рассмотрением по существу. Особенно ярко эта тенденция проявила себя на телеэкране. Нормальный человек снова вытеснен с поля массовой коммуникации – теперь уже интересами бизнеса. Аудитории массированно предлагается разного рода «полезная информация», ориентированная на потребителя: предложение предметов домашнего хозяйства, товаров общего спроса, услуги фитнеса, народной медицины, реклама путешествий и т. д.
Судьба человека в новой социальной реальности остается его личным делом, а не предметом публичного внимания. Гуманитарная проблематика СМИ расширяется тематически и технологически, но ей сопутствует идейная бедность, ценностная опустошенность контента. Это дорого обходится и обществу, и личности. Социальные сюжеты вроде бы появляются в прессе, однако, по большей части, не приближают решений, не дают надежды, а лишь усиливают деморализованность, апатию, разобщенность и поддерживают ощущение, что страна принципиально не способна отойти от края пропасти. Фактически создается суррогатная журналистская «попса»: как будто бы она обращается к человеку, но не помогает ему решать проблемы социальности, гражданского воспитания, нравственной опоры в ситуации культурной травмы, т. е. не делает того, что ведет к обретению личностных смыслов в новых условиях, к гармонизации социальных отношений. Ее пища – последствия общей разбалансированности, конвертированные в коммерческий медийный продукт.
Неудовлетворенность тем, что и как «пишут газеты», что предлагают электронные медиа, оказалась так велика, что некоторые исследователи – мы уже говорили об этом – выдвинули тезис «асоциальности прессы». Основания были: в дни, когда общество остро нуждалось в поддержке, в масштабном, открытом и честном разговоре, журналистике не удалось организовать такой диалог. Это выразилось в том, что для освещения проблем общества стали использоваться преимущественно манипулятивные информационные технологии. Помимо описанной депроблематизации – вытеснения и замалчивания социально-гуманитарной проблематики в публичной сфере – наибольшее распространение получили коммуникативные практики, основанные на следующих характерных чертах:
• информационный монолог – аудитория СМИ воспринимается как объект воздействия, ей адресуется информация, имеющая целью достижение какой-либо выгоды для тех, кто прямо или косвенно заинтересован в публикации, при этом сведения могут быть неполными и даже недостоверными. Формально такие публикации наполнены социальными проблемами, но фактически являются информационными витринами заинтересованных лиц. Подконтрольность СМИ власти, как правило, перекрывает настоящее публичное обсуждение этих проблем, а, как следствие, и их решение, из-за чего они приобретают хронический характер. Подобная стратегия неэффективна в практическом смысле, к тому же она эксплуатирует потребительскую ментальность, порождает пассивность в ожидании осуществления иллюзий, которым не суждено сбыться. Важнейший жизненный материал становится предметом манипулирования, средством укрепления авторитарных амбиций властных структур. (При всем анахронизме описанного подхода к освещению социальных проблем информационный монолог не ушел в прошлое и воспроизводится в практике СМИ всякий раз, когда властные структуры делают попытки навязать населению свои решения, ограничивая свободу слова);