— Что у меня было с Вязниковым?! Да так, я отдалась ему на охоте…
И вдобавок наплела вздорных подробностей, чтобы он поверил ей до конца.
Павлик остолбенел. Пушистая зимняя шапка съехала ему на глаза, он хотел поправить ее, но словно забыл об этом и стоял перед Женей, странно держась за голову.
— …ты …ты серьезно?
Из рукава у него выпала запонка, Павлик суетливо нагнулся, и, глядя сверху на его спину, Женя безжалостно произнесла:
— А разве я когда-нибудь тебя обманывала?
Он надолго исчез. Как раз началась зимняя сессия, и Женя насмешливо говорила себе, что теперь-то прилежный Павлик сможет целиком сосредоточиться на занятиях. Сама она почти не прикасалась к учебникам и бесцельно бродила по Ленинграду. Чернели бесснежные деревья, решетки парков отдавали чугунным холодом. На Невском, в маленьком полуподвальном кафе, она брала кофе и ватрушку, и, по молчаливому уговору с самой собой, это считалось как бы последней радостью в жизни. В остальном же был полный мрак…
На экзамене Женя встретила Павлика. Он бубнил ответ математичке, путался, запинался, от волнения прогибая в суставе безымянный палец. Ее кольнуло раскаянье, и после экзамена она ему позвонила. Гудок… гудок… Обещала себе после третьего гудка нажать на рычаг, но, как назло, у Зиминых взяли трубку.
— Алло!
Это была его мать. Женя обреченно сказала: «Здравствуйте» — и попросила позвать ее сына.
— Павлика? А кто спрашивает?
Женя была уверена, что ее узнали, но голос в трубке твердо подчеркивал дистанцию меж ними. От растерянности она запнулась и ничего не могла сказать. В трубку дули: «Алло! Алло!» Раздражение якобы неисправной линией было адресовано ей. Наконец мать Павлика не выдержала и спросила уже напрямую:
— Что ж вы молчите, Женя?
Она не нашла ничего лучшего, как еще раз поздороваться:
— Здравствуйте…
— Добрый день.
— Я хотела поговорить с Павликом. Он дома?
— Павлика нет дома.
— Извините…
Женя надеялась повесить трубку, но на том конце провода все-таки решили договорить то, что сначала доверяли лишь многозначительным паузам.
— Вот что, Женя… Как мать Павлика я вам скажу только одно. Вы можете обижаться, но вы непорядочная девушка! Простите, что я так прямо… Прощайте!
И тут-то до нее дошло! Воспитанный и примерный сын, Павлик привык всем делиться с матерью, и в двадцать один год у него не было от нее тайн. Зимины с умилением рассказывали знакомым, что он даже не запирался, принимая душ, и, словно непорочный Адам, не испытывал никакого стеснения, если мать заглядывала к нему в ванную. Поэтому мифическая история соблазнения Жени Вязниковым стала в деталях известна его родителям. Это было интеллигентное и образованное семейство, в котором все говорили друг другу правду, но Женя не могла избавиться от чувства, что ее предали и оболгали…
Она еле-еле дотащилась до дому. В туфлю набился снег, начинавший неприятно подтаивать, и в дополнение ко всем бедам в прихожей у нее оборвалась вешалка, и пальто рухнуло на пол. Женя чуть не расплакалась. Не было ни сил, ни желания нагибаться, поднимать пальто, и тогда она поняла, что это последняя капля! Здесь ей больше не оставаться! Бежать! Куда угодно!
Женя помчалась на вокзал и вернулась домой с билетом. Адски болела голова, и, едва расстегнув пальто, она упала в кресло. Долго не шевелилась, а когда открыла глаза, увидела перед собой отца со стаканом воды и таблеткой. До поезда оставался час, и, наскоро проглотив лекарство, Женя бросилась собирать чемодан. Отец, ничего не спрашивая, стоял рядом и складывал втрое шнур настольной лампы.
— Да, еду… Не уговаривай! — не выдержала она, боясь, что нервы лопнут и она расплачется, если он станет утешать и советовать.
— В Москву? — спросил он и сам же испугался, что сразу угадал то, к чему лучше было подойти постепенно.
— Всего на неделю…
Он с преувеличенной благодарностью принял ее ответ, как будто не чувствовал себя вправе вообще спрашивать ее о чем-то касающемся Москвы.
— Разумеется… Я тебя не держу. Я только беспокоюсь, все ли у тебя в порядке? Такой болезненный вид, ты здорова?