В больших подонках как-то завораживает масштаб. А вот кому хочется устроить персональный ГУЛАГ и Освенцим — так это гадящим по мелочи, ворующим по копейке, глумящимся с разрешения, «критически настроенным» дуракам.
Сия антропология рождена за пять лет преподавательства (на материале студенчества). Но могла быть рождена где угодно. На материале, например, политиков.
Первая стадия — дурак. Дурак, в отличие от профана, от незнающего, может чего-то знать, может быть в «курсе» и в «материале». Дурак — не знающий пределов своего знания. Несущий себя за предел своей компетенции. Дурак может быть очень логичен. Чем дурак логичнее, а также чем информированнее — тем опаснее. Техника усиляет вектор. Все равно что пьяный с машиной опаснее пьяного с самокатом.
Вторая стадия — хам. Дурак может быть вполне замечательным человеком. Иногда студенты подходили перед семестром: «Ну вы же понимаете, что мы тупые?». Не судите, мол… В таком случае они, правда, уже не совсем тупые… Хам — дурак, настаивающий на своей глупости и социальном утверждении с ней. А поскольку в нормальной конкуренции ему сложно, он торжествует путем разрушения чужой сложности.
Третья — подонок. Хам — рискует. Обычно он идет один на один, или в ситуации группа на группу с неявным исходом. Может, и получит свое. А может, и огребет. Подонок — не рискует. Все различие. А так он тоже самое.
Чего я такой злобный? Когда пишу? Меня спрашивали…
В более оптимистичной ситуации мыслить и писать было бы попросту незачем.
Живи себе и радуйся.
Вообще, вымутить содержательный текст из зла — много проще, чем из добра. Эту мысль любят долдонить сторонники «позитивной журналистики». И они ее подтверждают. Ибо, как правило, пишут лживо и просто плохо.
У Жака Лакана: «Желание есть не стремление к удовлетворению, и не требование любви, а вычитание первого из второго…». С некоторой потерей смысла, но в простоте: мы хотим, чтобы нас хотели. И это, если ботать по дискурсу, называется желанием.
«Тупоумие» для некоторых еще комплимент. Все-таки двукоренное слово, второй корень «ум» — можно заострить… Подчас острить нечего. Пустота, агрессивно настаивающая на собственном существовании. Или так: пустота, притворившаяся бытием. Говорят, что именно так в Средние века трактовали дьявола, ну да «дьявол» для некоторых — еще комплимент.
Выход из кризиса путем создания предпосылок для кризиса более острого — не есть ли столбовой путь человечества? Да и отдельных людей? Но кризис — в значении, отличном от бытового? То есть не когда «хана» и «болит», а когда по старому жить нельзя, а по новому непонятно?
Более того — не бывает ли все хорошее лишь в критической окрестности? Такое хорошее, о котором хорошо вспомнить? Тогда лучшее, что можно пожелать человеку: перманентного кризиса.
Фраза, которую я на занятиях приписывал не то Марселю Прусту, не то Мерабу Мамардашвили: «Все время, когда мы не рисковали, не волновались и не мыслили, можно считать потерянным». Они, насколько знаю, такой фразы не говорили. Но я оговаривался вполне бессознательно. Навеяло.
Александр Пятигорский как-то пояснял, в каком смысле Россия — закультуреннная страна. На простом примере. В России интеллигентный человек не имеет права не читать… положим, Достоевского. Скажет — не читал. Ему быстро — давай, беги, читай. А английский интеллектуал запросто признается, что не читал Диккенса или Джойса. Ну не читал и не читал — его личное дело. Никто его никуда не гонит.
Пятигорский далее говорит, что Россия — самая культурная страна в мире, но не факт, что это ее счастье. Где-то, может, и счастье, а где-то наоборот. Общество можно замесить не только на культуре. Рефлексия, например — это не культура. И низовые цивилизационные нормы — тоже не культура.
В этом смысле я некультурный (хотя мне нравится считать себя очень русским). Я не разбираюсь в кино, музыке, живописи. Хожу в театр раз в пять лет. Терпеть не могу Тарковского, и многую другую «духовность». Для пишущего человека — довольно мало читаю. И то в основном не прозу: философию, публицистику, какие-то сайты.
Я этим не горжусь. Но ведь и не стыжусь абсолютно.