Новая парадигма: есть понятие «область дисциплины» и понятие «интерес». Все! Есть форма, диктующая, где предмет социологии, где предмет психологии, где базар и где матерная частушка. Мастером первой ступени можно считать любого, держащего одновременно предмет и внимание какой угодно аудитории. При этом сквозь фильтр пройдет и некоторое количество сумасшедших, рассказывающих нам про Атлантиду, Лемурию и прочее примордиальное счастье. Паранойя получит некоторые дополнительные очки, но… их не надо переоценивать. Александр Гельевич Дугин ведь, кажется, имеет ученую степень? И, кажется, его уже цитируют в диссертациях? Ну и вот. Лемурия себя и так уже обрела.
Лучше впустить в сообщество немного конспирологов, публицистов, политтехнологов и бытовых риторов, чем иметь его в сегодняшнем виде, когда оно открыто — вообще любому. Еще раз: при усидчивости и мотивации кандидатом гуманитарных наук, а равно и доктором оных наук — будет вообще любой, включая и просто дурака, как его обычно понимают по умолчанию конвенции здравого смысла, т. е. как человека, в упор не видящего пределов своего знания (а сильной мотивацией, к примеру, может быть неспособность к любой другой социализации, или нежелание к оной).
«Политические процессы это процессы, в которых политические субъекты ставят перед собой политические цели, инициирующие политические процессы» — ну кому такая политология, а? Честное слово, про Лемурию лучше. Хотя бы с точки зрения литературы. Вот, кстати, понятие дополнительное, но базовое — литература. Не то, что издают, но то, что читают.
Читабельность твоего текста как критерий первой ступени. При этом текст ограничен, но только своим предметом, и все. То есть ученая книжка может быть оформлена как переписка к друзьям, пожалуйста.
Мастер второй ступени суть тот, кто может собрать семинар из мастеров первой, и т. д. Разумеется, семинар сугубо добровольный. Впрочем, уже третья ступень — видимо, живая классика. Это уже человек, которому будет что сказать Декарту и Гегелю.
Казалось бы, примитивный критерий — «можешь ли ты, держась предмета, сделать интересно кому-то». Но что критерий теории? За что вообще общество кормит такую свою подсистему, как собрание гуманитарных наук?
Хорошая теория — имеющая практические следствия. Теория, по которой можно управлять, делать революции, лечить больных, спасать душу, крепить устои, расшатывать устои, и т. д. Можно не любить Будду, но буддизм врачует умы. Можно не любить Маркса, но марксисты умели делать некое общество. Можно не любить Фрейда, но больные несут свои деньги в наследующую ему отрасль. Хороший автор — после которого по-другому чувствуют, думают и живут. Хоть кто-то. Хоть пять человек, но лучше, разумеется, пять миллиардов. Но пять человек — тоже нехило. Пять человек, расставшихся — хоть как-то, хоть в чем-то — с образами самих себя, ставших иными.
Зачем кого-то читать? Кого-то слушать? «Для пользы», «для удовольствия». Давайте так — удовольствия и польза тут совпадают. Так устроено. Читаем, ибо «не скучно». А не скучно то, что «меняет». «Человеческое существование есть смерть, проживающая человеческую жизнь», «различаться, всего прежде, с самим собой», — было у классиков. Жить по-человечески означает непрерывно умирать-воскресать. Пособляющий в этом и будет гуманитарием. Не умеющий того, но разувающий рот на законную гуманитарную пайку, на звание, на оплату — да найдет себя в ином поприще. В кондукторах городского транспорта, например.
Глава 6
Послевкусие к прессе
Чего хочет чиновник, дающий тебе интервью? У нас нет «общества», которое прочитает беседу с какими-то следствиями для чиновника — поэтому более всего ему плевать на «интересность» беседы.
Зато у него есть начальство. У всех есть. И у губернатора есть. И у президента наверняка (только оно такое… неперсонифицированное облако, но все равно — это облако им воспринимается как начальство). И главное — не проговориться, чтобы начальство не прочитало, чтобы не дай бог… На хрен им тогда вообще журналисты? А там не сам чиновник решает. Есть «медийный план», его надо выполнить. То есть чтобы была полоса. Но сам чиновник предпочел бы вместо десяти килобайтов текста свою фотку на всю полосу и фамилию. Мол, я есть. И все. У них единственный мессидж, другого нет — «я гожусь своему начальству».
Смотрю вокруг… В журналистике Красноярска почти нет пишущих людей после сорока лет. Основная масса рядовых в редакциях — между двадцатью и тридцатью. Словно бы действует негласное правило — к сорока журналисту положено одно из трех: 1. «Состояться», т. е. уйти в редакторы. 2. Спиться. 3. Сменить профессию. Можно как-то комбинировать варианты. Вот и определяйся. Четвертого не дано.