Тимофей ещё пытался оправдаться, что он здесь находится для того, что бы вести борьбу с незаконными бандитскими формированиями, восстановить конституционный порядок и справедливость на территории Российской Федерации в республики Чечня, которая входит в состав России, отошедшей ей по Османскому миру в семьсот лохматом году ещё при царе горохе, которая чуть ли не была подарена каким-то там султаном. Но тут, снова получив прикладом по печени, боец вполне серьёзно так замолчал.
– Зачем ты ыздесь, сопляк!!? – теперь уже зарычал на него Чечен. – Подарыли, отошла!!? Ты выдыш ту птычку на дэрэвэ? Так вот я тэбэ её дарю, забырай! – показал указательным пальцем представитель бандформирования на птичку сидевшую на дереве.
Тимофей какое-то время ещё пытался внимательно рассмотреть птичку, но в его глазах троилось, и он никак не мог на ней сфокусировать своё зрение, ему казалось, что птичек здесь много... Но, так и не получив от рядового вразумительного ответа, «зачем он ыздэсь...?» бандиты стали бить его смертным боем. Тимофей ощущал на себе тупые удары по телу, по каске, под сердце, под яйца, по почкам, по печени до тех пор, пока совсем не потерял сознание.
Нет. Его не взяли в плен, его не взяли в ни заложники, ни в рабы, его просто жестоко избили, и так жестоко, как не били ещё никогда в жизни. Даже побои от пресловутой «дедовщины» – были ничто по сравнению с тем, как его тогда «отметелили».
Никому неизвестно, сколько Тимофей пролежал после этого боя совсем без сознания, может быть два дня, может быть три. Он очнулся от боли, в груди у него сильно горело, но, закусив удила, он всё-таки смог выползти на дорогу, у него на это хватило сил, где на его счастье ехал одинокий заблудившийся медицинский «Уазик». Так Тимофей с насмерть отбитыми всеми внутренними органами и в помятой каске оказался в госпитале. А его колонна ушла дальше, сразу как-то и не заметив его отсутствие.
– «На корню гнил, синил лес» – почему-то резонансом вертелось и отдавало в его «чугунной» голове.
Неделю в госпитале под разными капельницами он был как в тумане, пока лечащий врач его не спросил.
– Солдат, сколько меня сейчас перед тобой? Один, два или три...?
– Один – наконец-то прошептали губы у Тимофея.
А ещё примерно через неделю к нему стала наведываться молодая девушка лейтенант из военной прокуратуры.
Нет, она не принесла ему яблоки, которые так любил Тимофей, не обрадовала его письмом из дома и успехами по взятию Грозного, который так и не взяли – она терпеливо и методично стала «грузить» солдата разными вопросами типа: – Как так всё могло получиться, и почему он не приняв бой, потерял оружие...?
– Я даже и не знаю, как мне всё это правильно сформулировать? – вопросительно округлив глаза и грызя ручку, как бы пожаловалась она Тимофею. – Вы ведь в плену не были? – спрашивала она «раненного» бойца.
– Нет, не был... – отвечал ей Тимофей запёкшимися губами.
– И в бою не были? – продолжала она диалог.
– Нет, не был... – отвечал ей избитый воин.
– А как же вы умудрились потерять оружие и почему бой не приняли? Почему не стреляли? Почему потеряли бдительность? – смотрела она на раненого своими большими округлыми голубыми глазами.
– Не стрелял... Нас из положения, сидя по тяжелому стрелять, не учили – отвечал солдат запёкшимися губами, а потом тихонько так стал постанывать. – Как же они суки мне прикладом по печени насовали... У-у-у-у бля! Наверное, моей печёнке пришел конец, наверное, пивка мне больше никогда не попить... – вдруг раздосадовано и чуть громче обычного произнесли его губы.
– Рядовой Григараж, пожалуйста, не ругайтесь при мне матом, ведь это же некрасиво?! – пыталась настроить раненого бойца на приличную речь девушка офицер. – Как мне отобразить в документах всё то, что с вами случилось? – вслух пыталась найти ответ лейтенант, но на этот раз ближе уже к раздражению. – Как всё это назвать, как мне всё это представить...?
– Не знаю... – стал впадать в туманное забытьё Тимофей.
– Наверное, меня просто отпи...ли и я скоро исдохну.... как собака... – ещё продолжали шептать его губы.
– Да не ругайтесь же вы матом при женщине... – терпеливо поправила следователь кончик одеяла на его постели.
– Скажите, а как вы, с вашей точки зрения можете охарактеризовать всё то, что с вами произошло? – никак не унимался военный дознователь.
– Гуманность, наверное... – едва вымолвили запекшиеся губы Тимофея после долгого молчания, а потом он и вовсе зашелся кровавой пеной.
– Какая же здесь может быть гуманность, если же вас так отпи..., ой, извините, избили? – слегка покраснев, тут же поправилась лейтенант.
– Спасибо, что не убили, что живой хотя бы остался... Это и есть, наверное, простая человеческая гуманность... – продолжали шептать его губы, и тут Тимофей заторможено поманил следователя к себе пальцем, показывая всем видом, что он хочет сказать на ухо что-то очень важное. Девушка наклонилась, и Тимофей процедил ей сквозь зубы.
– Слушай, от-вя-жись ты от меня вместе со своим автоматом, дай помереть спокойно – медленно прошептал Тимофей. – Скажи, тебя хоть раз так били? А? Особенно прикладом по печени и под яйца...?
– У меня нет яиц... – хотела, было сказать лейтенант, но, почему-то вдруг промолчала.
– Фу! Какой грубиян... – после мгновенной паузы фыркнула следователь, потом встала, резко развернулась на своих каблучках... и более Тимофея своими визитами не беспокоила.
Ещё год Тимофей провалялся по разным госпиталям, поправляя свои отбитые и распухшие внутренние органы, потом его комиссовали в чистую, правда, потаскали по судам за потерю оружия, но это было так, ерунда, по сравнению с тем, что с ним произошло..., это было, как говориться, самая малость.
И вот он сейчас живой, стоит себе на берегу Оби и любуется закатом, радуется жизни и размышляет о таком понятии, как святая гуманность, с каждым разом всё больше приходя к выводу, что, как ни крути, а гуманность – это великая вещь...!
Ведь его тогда могли просто – убить...
Андрей Днепровский-Безбашенный.
13 августа 2005 г.