– Скорей продать. Пластинки… от дядюшки остались… Мне они ни к чему…
– Так покажите.
– Там, в машине. Сейчас принесу…
Пластинки оказались так себе. Нет, в хорошем состоянии, но все – «демократы», то есть выпуска бывших так называемых социалистических стран – ГДР, Чехословакии, Венгрии…
– Ну, эти вот немцы, «Пудис» и «Карат», по двести пятьдесят за пласт. Чехи, «Супарфон» – по триста…
– Так мало? – Посетитель разочарованно свистнул. – И стоило их тащить!
– А вы что хотели? – развел руками Иванов. – Не фирма, да и потертые вон. Ну, с венграми, может, подороже выйдет… Что тут у вас? «Омега», «Шкорпио», «Локомотив ГТ»… Не волнуйтесь, как-нибудь пристроим.
– Да я и не волнуюсь, с чего вы…
Куда пристроить старых венгерских рокеров, Аркадий решил сразу – конечно же, подарить отцу! У него ведь были когда-то многие. Та же «Омега», но скрипучая, затертая буквально до дыр, так что игла прыгала. А тут почти что новье, если брать по принятой классификации, то индексом NM и Ex. Ex – отличное состояние с небольшими дефектами, на качество воспроизведения не влияющими: всякие там шорохи и легкий треск, лишь придающие звуку особый шарм. Упаковка – конверты – тоже была в хорошем состоянии, видно было, диски слушали мало. Отец доволен будет, ага.
Усмехнувшись – хоть в чем-то повезло, – Иванов отнес пластинки в машину, после чего провозился в лавке почти до самого позднего вечера. Подоспел второй продавец, вот вместе и возились: что-то переставляли, перетаскивали, подсчитывали убытки, то есть скорей упущенную выгоду. Еще предстоял визит хозяина помещения, но тут Иванов не очень-то опасался: в конце концов, наводнение – обстоятельство непреодолимой силы, форс-мажор, однако!
Однако ремонт все равно делать придется – вон штукатурка отваливается прямо на глазах. Все за свой счет, уж конечно… Вот ведь подсуропило! То одно, то другое… Где б только денег взять?
Добравшись домой, в Мурино, Аркадий переоделся в домашние носки и спортивки – не любил ходить по квартире в «уличном». Походил, подумал, заглянул в холодильник на предмет что-нибудь съесть. Обнаружил нетронутый десяток яиц, банку купленной в Финке эстонской кильки в томате и… недопитую бутылку «Ред Лейбл». Вчерашняя, ага… Нынче стресс снять в самый раз будет.
Иванов еще собирался кого-нибудь вызвонить, да по здравом размышлении раздумал. Только баб тут сейчас и не хватало! Чтоб совсем мозг вынесли. Нет уж, пока обойдемся без них.
Приняв столь важное решение, молодой человек быстренько приготовил яичницу с гренками, принес сковородку в комнату и, откупорив кильку, наплескал в стакан вискаря. Ну а дальше классика – «и немедленно выпил»! Вискарь есть вискарь, что на него смотреть-то?
Блаженно зажмурясь, Аркадий дождался, когда благодатное тепло упадет в желудок, и, распахнув глаза, разложил на диване диски. Те самые, в подарок отцу – «Локомотив ГТ», «Шкорпио», «Иллеш», «Омега»… С кого б начать?
Проигрыватель у Иванова имелся хороший, настоящий «Кенвуд», не какая-нибудь китайская хрень. Усилитель, колоночки – все, что нужно для мятущейся полуинтеллигентской души.
Что ж… Вот хотя бы «Омегу»… Обложка – какой-то невнятный импрессионизм с женским лицом и кустами-листьями. Надпись белыми буквами «10 000 LEPES» – «Десять тысяч шагов». Очень, очень альбом замечательный, особенно «Gyongyhaju Lany» – «Девушка с жемчужными волосами»! Мега-хит начала семидесятых. В каждой подворотне на гитарах играли-жарили – отец рассказывал, хвастал. «Gyongyhaju Lany» и сейчас цепляла, а уж в тогдашние-то времена…
– Лай-лай, ла-ла, ла-ла! – накатив еще, подпевал Аркадий припеву.
Даже вспомнил самодельные переводы или, лучше сказать, просто стихи:
Хорошая песня – она хорошая и есть. Тем более еще на виниле-то. Под такое не грех и выпить… Чин-чин, Аркадий Иванович, чин-чин! О деньгах завтра будем думать, а сейчас…
Иванов сделал звук погромче, развалился со стаканом в руке…
Словно россыпи звезд цвет твоих жемчужных волос… Как у той девчонки из недавнего сна…
Запись закончилась, лишь мигал стробоскоп. Сняв диск, Аркадий потянулся к конверту… Там что-то было! Что-то еще, кроме черного винилового диска, какие-то листочки с записями. Бумага пожелтела, завялилась. А почерк аккуратный, вполне читаемый, и, похоже, чернильной ручкой написано.