А во дворе у расстрелянного председателя собрались вокруг Остапа, Петра и Суходоли бывшие члены сельского совета и жарко обсуждали, что делать дальше. Одно было ясно — к чортовой матери тех, кто предлагает мир и согласие с немцами. Кто и в отряд не пойдет — все равно немцу жизнь отравлять как только можно. Ничего не давать, все прятать, скотину в степь и леса подальше угонять. А кулаков, которые с немцами заодно, — бить так же, как и самих немцев!..
Уже приближалась полночь, уже где-то далеко закукарекали горластые украинские пивни[18], уже отзывно закричали в ответ им другие ближние, когда в село влетели, яростно погоняя взмыленных лошадей, маленькие разведчики.
Сергунька говорил торопливо, захлебываясь, не заканчивая фраз:
— У Лисках постриляли усих молодых... Которы постарше та сивые — тех прутьями... Которы поудирали — ихни хаты подпалили... А которы... Та постой, та я сам скажу... Не бреши, — отстранял он своих товарищей. — А у Ворзны, по ту сторону реки, то же само, мы сами бачили — як две хаты загорелись... А люди сказывали, що пан Полянский зараз до своей экономии поехал, вин завтра именинник, аккурат на Александра.
Но Сергуньку уже не слушали.
— Зараз туда!.. Зараз!.. — в один миг вспыхнул Петро. — Мы ему справимо именины!.. Та тут же сразу и поминки!..
— Стой, стой, не кипятись, — тихо сдерживал его Остап. — Обсудим. Колы що — завтра туда двинем, к вечеру на месте будем... А сейчас — ночевка... Выставить покрепче дозоры, заставы... По хатам не ходить, спать на улице...
— Слухаю!
— Из села никого не выпускать. Следить за дорогами. На задах побольше часовых.
— Слухаю.
— Иди. Потом доложишь.
— Есть.
Петро повернулся на носках, стукнул каблуками, как в старое время на действительной военной, и, радостно ощущая настоящего командира своей, народной армии, воюющей за свое, народное дело, бодро и весело пошел выполнять приказ.
Стихал понемногу шум необычной уличной жизни взволнованного села.
Усталые люди постепенно засыпали, заглушенно где-то пела, будто тоже засыпая, тихая гармоника, смягчался рокот гудливого человеческого говора.
XVII
В Нежине Федор несколько раз проходил мимо дома, где должен был найти товарища для связи с подпольным ревкомом. Но маленький домик оказался странно безлюдным и молчаливым, точно всеми был оставлен и заколочен.
Но главное — в левом окошечке не было банки с цветами. Значит, входить в дом не следовало, и Федор в десятый раз проходил по противоположной стороне, искоса, не поворачивая головы, вглядываясь в темные окна хмурого, чуть покосившегося домика.
Надо было найти ночлег, и Федор ушел к станции, надеясь устроиться у какого-нибудь железнодорожника.
А утром Федор вернулся на знакомую улицу и, сев на лавочку недалеко от тихого домика, заговорил с игравшими ребятами.
— Ты, курносый, где живешь?
— Ось туточки.
— А ты?
— Ось тамочки.
— А ты?
— Ось у той хаты.
— А в этом доме кто живет?
Мальчишки стали отвечать наперебой:
— Тамочки немае никого...
— Тамочки жила тетенька Фрося с дяденькой Иваном...
— Их ночью немцы забрали...
Все было ясно.
Федор посидел еще немного и, распрощавшись с ребятами, быстро ушел. В Нежине ему больше нечего было делать, и он решил проехать в Киев, где надеялся разыскать знакомых подпольщиков.
На станции Федор купил билет перед самым отходом поезда и вошел в вагон после второго звонка. Но только поезд отошел — началась проверка документов.
Федора не смущал обход вагонов контролерами полевой жандармерии, — его отпускные документы железнодорожного мастера киевского депо были в порядке. Неприятным показался только рыжий субъект в штатском, шедший следом за жандармами и пытливо вглядывавшийся в лица пассажиров.
Жандармы, коротко взглянув на удостоверение, вернули его Федору. Но субъект, точно узнав давнего знакомого, долго всматривался в него и оглядывался, пока контроль не вышел из вагона.
Федор как ни в чем не бывало продолжал прерванный завтрак. Он спокойно доел свою колбасу, аккуратно сложил бумажки, разорвал их зачем-то на клочки и бросил за окно.
Но на ближайшей остановке он вышел из вагона. Не сходя с площадки, высунул голову — у соседнего вагона стоял рыжий субъект и смотрел вдоль поезда, точно поджидая выхода Федора. Федор вернулся и попробовал сойти с другой стороны. Но здесь, на путях, стоял один из жандармов. Федор вошел в вагон, потом на ходу поезда прошел до конца состава. Не доезжая следующей остановки, едва поезд замедлил ход, Федор соскочил на мягкий песок, но в тот же миг вслед за ним спрыгнули один за другим оба контролера и рыжий субъект.