— А хорошие ли?... — спросила, высунувшись из окошка, хозяйка.
— Будьте спокойны, первый сорт.
— Первый?
— Первый.
— Ну, заходите...
А еще через несколько дней, уже совсем бородатый, в широких чумацких шароварах, в большой соломенной шляпе, ехал Федор на громоздкой арбе, наполненной ящиками с «бакалейными и табачными товарами» в Нежинский уезд.
Крепко притянутые веревками к ребрам арбы, плотно лежали ящики с надписями: «Чай китайский I сорт», «Папиросы «Сальве», «Чернослив французский крупный», «Свечи бр. Крестовниковых».
А на ящиках, слегка прикрыв их старыми мешками, лениво развалился бородатый чумак и, точно пьяный, тягуче напевал непонятную песню.
XVIII
И впереди, и позади, и по обеим сторонам на боковых дорогах двигались небольшие заставы, далеко в глубину ушла разведка, а по широкому шляху, точно окруженная конвоем, растянулась длинная колонна партизанского отряда.
В голове отряда, скрипя седлами и глухо топоча копытами, шла кавалерия, за ней, гремя и дребезжа, прыгала по ухабам шумная батарея, «вольно» шла пестрая, разноцветная, многоголосая пехота, плотно замыкаясь коротким «обозом первого разряда».
Перед пехотой, сойдя с коня, чтоб размяться, задумавшись, шагал Остап.
«Второй разряд» с «главным интендантством», «лазаретом», «цейхгаузами» и «канцелярией» все еще стоял в лесу за болотом на границе уездов. А может быть уже не стоял — кто его знает, что могло случиться с ним за это время...
Отряду мешал громоздкий, тягучий обоз с продовольствием, фуражом, женщинами, больными и ранеными бойцами. Тащить его за собой повсюду, куда шел отряд, было невозможно, а бросать так, как бросили его сейчас, тоже никуда не годится...
Нужно будет об этом подумать...
Но сейчас — другая забота.
Стратегический план нападения на экономию помещика Полянского не был еще окончательно решен. Надо было так организовать налет, чтобы полностью уничтожить и немцев и Полянского вместе с его осиным гнездом. Но немцев много, очень много, — прекрасно обученных, дисциплинированных, хорошо вооруженных, с большим количеством пулеметов и автоматических ружей, с одним или даже двумя орудиями. И не было точно установлено — все ли они расположены в самом имении, или часть из них находится в окрестных селах. А шайка самого Полянского также таила в себе немало опасного, — бандиты прекрасно знали свою местность, были связаны с здешними кулаками, сидели на сытых, крепких конях и превосходно владели оружием...
Как быть?..
Одно было ясно — напасть надо!
Расставить ли тихонько батарею и, взяв точный прицел по имению, сразу открыть огонь, вызвать пожар, панику, ужас, а на разбегающихся пустить конницу и затем пехоту? Или, наоборот, тихо окружить экономию, охватить ее плотной петлей и внезапно обрушиться лавиной со всех сторон, а уходя, поджечь поместье?..
Как быть?
Так или иначе, но обязательно и, не теряя времени, ни одного часа — уничтожить, развеять, стереть с лица земли разбойничью крепость, держащую в ужасе десятки окрестных сел и залившую кровью не только свой, но и соседние уезды.
— Ну що ж, Петрусь, який план лучше? — в десятый раз спрашивал Остап.
— Оби два добри!.. — неизменно отвечал неудержимый Петро. — И так усих перебьем, и так живых не выпустим!..
— Дюже ты горячий...
— А що ж!.. План — планом, а само главное — щоб як снег на голову, щоб не дать опомниться, щоб раз — и дух вон!..
— Об этом и весь разговор.
Шли с небольшими передышками весь день, торопились к ночи занять позицию.
Места были незнакомые, не похожие на свои, ровные, гладкие степи с редким кустарником, случайной группой тополей, кленов или грабов или далеким от больших дорог небольшим лесом. Высокие, красиво зеленеющие холмы и целые цепи пригорков внезапно опускались в узкие темноватые долины, в крутые овраги и лога, и снова поднимались к круглым, точно кем-то старательно отделанным курганам. Большие пространства, целые поля были покрыты ромашкой, и желто-белые головки ее сливались в сплошные узорчатые ковры, убегающие далеко, насколько видит глаз, скрываясь за перевалами возвышений...
— Будто чужие места...
— Совсем другая губерния...
— А вона все-таки наша...
— Черниговская...
Ближе к селам картина менялась. Зелень и ромашки исчезали, появлялась ржавая колючка сжатого поля с разметенными, неубранными снопами, выплывало смятое нескошенное жито, точно затоптанное промчавшейся конницей.