— Но, товарищи, там партизанам не удержаться, хотя и говорят, что их скопилось несколько тысяч с орудиями и пулеметами!.. Немцев еще больше. Вчера туда гнали конницу, четвертый Егерский полк, части пятой артиллерийской бригады... Сейчас грузят эшелон в шестьдесят вагонов и готовят новые составы...
Железнодорожник взволнованно и торопливо, словно учитывая каждую секунду, высказывал свои соображения:
— Надо действовать в тылу... Обязательно в тылу... Это им страшнее прямого боя...
— Есть тут поблизости мосты?.. — тихо спросил Остап.
— Вот, вот!.. Об этом речь... Есть мост, и большой, над оврагом...
— Какая охрана?
— Обыкновенная... Несколько человек... Иногда больше, иногда меньше...
— Когда этот эшелон пройдет мост?..
— Думаю... Погрузят к вечеру... У ближайшего моста, значит — часов в восемь-девять...
— Добре...
Уже синие сумерки переходили в темную гущу сентябрьского вечера, когда отряд остановился в ста саженях против железнодорожного моста. Вдали за мягким поворотом пути хрипло загудел старый паровоз, и воздух вызвездило красноватыми точками искр.
— Он, он, он!.. — закричал железнодорожник. — Другого сейчас не может быть!.. Он!..
Но взрыв еще не был подготовлен.
— Бей прямой наводкой! — тихо сказал Остап Опанасу.
— Верно... — согласился Федор. — Может выйдет, может нет, а рискнуть надо...
— По мосту!.. Прямой наводкой!.. Два патрона!! Огонь!!!
Один за другим два снопа света, двойной грохот прорвали темноту, и сразу же, где-то совсем близко, повторились, как верное эхо, как огненное отражение в черной воде.
Зеленый фонарик на мосту погас, и мишень исчезла.
— Есть!.. — закричал кто-то.
— Есть... — тихо повторил Остап. — Бей дальше!..
Снова вспыхнули и рявкнули два грома и снова повторилось в темноте, будто кто-то их удачно передразнивал.
Из-за поворота выползли три огромных желтых фонаря. Становясь все больше и ярче, они несли с собой быстро нарастающий глухой гул, лязг, стук.
Внезапно осветив гибельный провал, обломки повиснувших перил, блеск скареженных рельсов, паровоз тревожно заревел, но было уже поздно... И вдруг три огромных ярких глаза коротко качнулись, замигали и, погаснув, с грохотом полетели в овраг. Вслед за паровозом туда же один за другим рухнули с трехсаженной высоты десятка два вагонов.
Глухие крики и стоны понеслись из темной глубины провала.
Тогда из черноты поля, вырываясь вместе с комом пламени и дыма, методически, одна за другой по уцелевшим вагонам забухали две партизанские пушки.
Шесть пулеметов с установленных вдоль дороги тачанок ровной отрывистой очередью били по вылезающим из вагонов немцам, не давая им опомниться. Конная шеренга неустанно стреляла пачками по той же цели.
Оттуда слышны были яростные слова незнакомой свирепой команды, звуки сигнала, отдельные выстрелы...
— Хватит!.. — крикнул Остап на ухо Петро. — Шуми сбор!.. Треба уходить!..
— Есть уходить!.. Станови-и-сь!!! Стро-о-йсь!..
Через минуту размашистым аллюром пошли по сырой, утоптанной дороге.
Свернув затем влево, отряд пошел на север, к Рыльску, уходя от непосредственного немецкого тыла у станции Коренево.
В полночь остановились у реки Сейм и здесь заночевали.
Где-то невдалеке на востоке часто вспыхивали синие зарницы и глухо бухали орудийные выстрелы.
XXIII
Под утро на самодельном плоту переправились через Сейм и снова продолжали продвигаться на север, стремясь обойти левый фланг немецкого фронта Рыльск — Коренево — Суджа — Сумы — Белополье.
Шнидтке, давно ставший в отряде своим человеком, убеждал партизан:
— Немецки народ не хошет война. Немецки народ... эти... как это говорится по-русски... э-э-э... его...
— Надули?
— Вот, вот... Надули... Его обманывайт... Но теперь он все понимайт... И он скоро пойдет домой... Вот вы будете скоро видайт...
Чем дальше шли партизаны, тем чаще встречали знакомую картину грабежа, разрушений, убийств, пожаров. На всех путях сталкивались с толпами беженцев, уходящих куда глаза глядят, увозящих в телегах домашний скарб, усталых ребят, немощных стариков. За телегами шли испуганно-мычащие коровы, блеющие овцы, бежали, высунув пересохшие языки, лохматые деревенские собаки.
Группы беженцев тянулись одна за другой, и никак нельзя было понять, куда они идут, где думают остановиться, что ждет их вдали от их сел, от их земель, от родных хат, теперь сожженных и разоренных неприятелем...