Остап и Михайленко, разделив свои отряды, налетели на тыл и фланг немецкой пехоты, разбили и рассеяли их цепи, разнесли пулеметные гнезда и, захватив стоящую в упряжке легкую двухорудийную батарею, прорвав вражескую линию, ворвались — прямо в лоб — на позиции ошарашенных, пораженных их появлением соединенных партизан.
Их встретили криками изумления и приветствий, взлетающими шапками, стрельбой в воздух.
Вооруженные крестьяне казались еще более утомленными и измученными, чем в отрядах Остапа и Михайленко. Рваные и грязные одежды, большие соломенные брили, почерневшие обросшие лица, воспаленные от бессонницы и ветра, запавшие глаза и пересохшие, будто опаленные порохом и пожарами, темные губы. На многих широкие белые повязки с красными растекающимися пятнами — следами свежих ранений.
А вокруг все поле было усеяно серыми трупами убитых немцев вперемежку с чернеющими телами партизан. На дорогах лежали опрокинутые двуколки, разбитые, без колес, тачанки, высились разбухшие туши огромных лошадей.
— Семьсот человек, трясця их матери, полегло их тут в два дня... — рассказывал пожилой партизан. — В одном Снагости перебили душ двести...
— Тут нашего брата собралось десять тысяч!.. — гордо рассказывал другой. — Десять тысяч!..
— А мабуть и больше... — поддержал третий.
— А мабуть и больше... — согласился второй.
— На Коренево шли густым сплошняком, як тая хмара...
— Верно... Всю степь закрыли...
— Немец как вдарит оттуда!.. — рассказывал первый, пожилой партизан, гудя низким баском и лохматя бороду. — С пушек, с пулеметов, с винтов!.. Ну, думаем, теперь пропали!.. Так и режет, так и косит!.. Ну нет!.. Не такой мы, браток, народ!.. Не-ет!.. Как всей громадой шли, так на гадов и налетели!.. Ох, и вой же стоял, ох, и грохотало же кругом!.. Передние ряды сразу, как колосья, полегли, а которые подальше — теи врассыпную. Кто куда, будто крысы от кота!.. Наших тоже немало легло, но станцию взяли!.. Враз взяли!.. А уж оттуда — и вправо, и влево, тоись и на Рыльск, и на Суджу, и опять же — тут кругом!.. Зараз сами бачите!.. Большую силу тут опрокинули, дуже большую!.. От мы якой народ!.. — заключил он, горделиво расправив бороду. — Украински партизаны!..
Штаб объединенной партизанской армии стоял в Кореневе. Туда и отправились оба отряда.
Здесь кишмя-кишел вооруженный народ, шумно передвигались батареи, скрипели обозы, дымились походные кухни, прибывали и отбывали воинские части. От станции во все стороны тянулись провода полевого телефона, мчались верховые связисты, подходили под конвоем группы пленных, стояли телеги с больными и ранеными.
В штабе, утопая в махорочном дыму, за письменными столами сидели вооруженные партизаны, носились, звеня шпорами, быстрые ординарцы, стучали машинки и телеграфные аппараты, звенели телефоны. В дыму трудно было разобрать лица штабистов, сразу нельзя было понять, с кем надо говорить.
Нетерпеливый, горячий Михайленко почувствовал себя в штабе, как рыба, выброшенная волной на песок. Зеленые глаза его зло глядели на письменные столы, машинки, аппараты, лица штабистов.
— Пидемо!.. — потянул он Остапа за рукав. — Мы як-небудь и без штабов разчухаемся...
— Постой, — строго заметил Федор, — надо получить указания.
— Мне не надо!.. — все больше сердясь, огрызнулся Михайленко. — Без указов обойдусь.
И направился к выходу.
— Стой!.. — нагнал его Федор. — Подчиняйся дисциплине!.. Что ты здесь анархию разводишь?..
У Михайленко свело челюсти и побелели губы. Зеленые глаза его стали еще зеленей и вспыхнули огнем безудержного гнева. Он рванулся к Федору, сделав рукой движение, чтобы хватиться за кобуру.
— Постой ты, скаженый! — вырос между ним и Федором огромный Остап. — Погоди, слушай меня...
— Пусти!.. — пытался еще вырваться Михайленко, — сам без вас повоюю... Не треба мне штабов!
Но Остап, ласково обняв его, успокаивал:
— Не бесись, Степан... Теперь весь курс дела переменяется... Теперь без штабов нельзя...
— В чем дело, товарищи? — обратился из-за стола какой-то бородатый партизан, и Остап сразу, по голосу, по интонации, узнал одного из тех, кто в Киеве рассказывал весенней ночью об Украине, о немцах, о гетмане.
— Видите ли... — приблизился к нему Федор.
И вдруг, коротко вглядевшись друг в друга, оба одновременно рассмеялись: