Тут ворота открылись, из-за которых выехал Сакман, ведя на поводу верблюда. Посмотрев внимательней я увидел, что животное чем-то нагружено, а сам Сакман ехал как-то странно, постоянно качаясь в разные стороны. Когда же он подъехал, я понял, что вождь рода идель пьян.
– Ну и что он сказал? – рассерженно поинтересовался я.
– Он, и-ик, не хочет с тобой говорить, и-ик, – ответил Сакман, – но благодарит тебя за то, что ты не разрушил его столицу и оставил жителей живыми.
– И что Артава весь день тебе это рассказывал? – начал было злиться я.
Сакман виновато развел в стороны руки, показывая, что не только…
– А что на верблюде?
– Это, и-ик, подарки, моей маме.
Я посмотрел на пьяного Сакмана, которого от выпитого вина качало на коне в разные стороны как игрушку «Ваньку-встаньку» и думал: «Странно, что тот дарит подарки его матери, несмотря на то, что по факту они враги. И я могу в любой момент отдать приказ на штурм, и этот самый Сакман убьет кучу хорезмийцев и, возможно даже самого Артаву». Но вслух произнес:
– Ладно, все, возвращаемся домой, – и, развернув коня, направился на север.
* * *
…– Ты ошибся и ввел тем самым нас в заблуждение, чуть не погубившее все государство, – орал Артава на стоящего перед ним на коленях и опустившего голову до пола Фарасмана.
Артава встал с трона и, спустившись по ступенькам, остановился у склоненной головы своего главного советника.
– Ты сказал нам, что каган гуннов боится и не собирается воевать с парфянами. Не успел ты уйти со всей моей армией, как кочевники грабят Маргиану, легко разбив их войско и получив у парфян огромную дань, они захватывают мою столицу и увозят с собой всю казну Хорезма и три тысячи ремесленников! Мало того: к ним попала в плен моя сестра! И только чудо спасло ее от грязных рук кагана Богра! Что ты скажешь в свое оправдание?
– Мой повелитель, – ответил Фарасман, не поднимая головы, – мне нет оправдания. Самое суровое наказание не загладит вины перед моим господином. Прикажи казнить своего раба, чтобы я не жил с таким позором, ибо горечь того, что я подвел своего повелителя, легла невыносимо тяжким грузом на мой разум и сердце.
– Ты прав, Фарасман. Никакое наказание и даже пожелай я казнить тебя, это не исправит твоей безмерной вины передо мной и Хорезмом. Но ты был прав, когда говорил, что от Богра исходит великая опасность. И потому я дарую тебе возможность еще послужить Хорезму и устранить последствия твоих ошибок.
– Благодарю тебя мой повелитель за великую милость. Я не подведу тебя мой господин, – и Фарасман, поцеловав сапог Артавы, чутьем опытного сановника поняв, что разговор окончен начал отползать задом к двери так и не встав с колен и не подняв головы.
* * *
– Так значит, они не знали, что армия Хорезма находится у стен Самарканда, пока ты не сообщил им это? – Фарасман продолжал допрос лежащего перед ним хорезмийца, руки которого были привязаны за спиной к его же ногам.
– Простите меня, мой господин, – прошептал обреченно он, еле шевеля разбитыми губами, – они пытали меня.
«То, что он был, подвергнут жестоким истязаниям, это очевидно. У бедолаги по всему телу глубокие порезы, в нескольких местах срезана кожа и еще ему выбили зубы. Но это его не спасет», – размышлял Фарасман глядя на связанного. – «Он выдал важные сведения гуннам, пусть даже под страшными пытками, а это предательство и оно должно быть наказано, дабы другим неповадно было».
– Ты заявляешь, что его первой мыслью, было, двинутся в Самарканд на помощь Селеквидам? И отчего же он не напал на нас? Почему Богра передумал?
– Не знаю, но он сразу же принял решение покинуть столицу и осадить крепость, где вас ждал шах.
– Да-а, – задумчиво ответил Фарасман, – он осадил Круглую крепость, но отчего-то тоже не стал штурмовать ее.
Тут на стенах темницы закачались тени. Порыв свежего воздуха, подувший следом за открывшейся тяжелой деревянной дверью, почти потушил горящие на стенах лучины. Вошел воин и сообщил:
– Господин, командир гарнизона Круглой крепости явился и ждет вас в вашем дворце.
– Хорошо, – с выдохом ответил Фарасман и направился к двери.
– Господин, а-а с ним как быть? – спросил воин, освещая факелом изувеченного хорезмийца.
Фарасман с секунду поразмыслив и указав пальцем на яму округлой формы в углу темницы, ответил вопросом:
– Глубокая?
– В три человеческих роста.
– Бросьте его туда и замуруйте вход в эту камеру.
– Но, господин, – попытался возразить воин, – он из знатного рода и его дядя Фардис…
– Поэтому я и повелеваю замуровать стену, – резко оборвал его Фарасман и в ответ на недоумение и вопросительный взгляд воина посмотрел на него так, что тот согнулся в глубоком поклоне. Фарасман вышел из камеры, не обращая внимания на вопли и мольбы о пощаде связанного хорезмийца…