— Ваше величество, на террор надо отвечать террором.
— Может, и так, но я хотел бы, чтобы Россия пошла по пути буржуазному, по пути процветания демократии.
— Но так и будет, ваше величество.
— Дай-то Бог. Я очень надеюсь.
— О вашем здравии, государь, Россия молится.
— Верю в народ русский, Дмитрий Алексеевич… И еще прошу Всевышнего, чтобы не оставил без своего покровительства нашу делегацию в Берлине.
Германская столица встретила российскую делегацию пасмурным небом, моросящим дождем. Берлинский вокзал из темно-красного кирпича, с закопченными, давно немытыми окнами, выглядел довольно мрачно. Высокие стеклянные навесы прикрывали мощенный булыжником перрон.
Сопровождаемый Шуваловым, Горчаков выбрался из вагона. В немецком поезде, в который делегация пересела на границе (европейская железнодорожная колея узкая), купе тесные и неудобные.
В пути российского канцлера потрясло изрядно. Разболелись ноги, хотелось полежать, отдохнуть, Горчаков брюзжал:
— Скверный город, того и гляди, протопают сапожищами пруссаки с ружьями наперевес… И погода мерзкая, промозглая. Как бы не расхвораться. Вы уж, любезный Петр Андреевич, берегите свое здоровье. Ежели чего, вам отбиваться от англо-австрийских бульдогов.
На вокзале их ждал посол России в Берлине Убри и чиновники германского министерства иностранных дел. После взаимных приветствий Горчаков спросил посла:
— Не внесло ли каких изменений в распорядок конгресса здоровье императора Вильгельма?
— Нет, ваше сиятельство.
— Итак, господа, как говаривали наши далекие предки: «Потягнем же, братие!»
Узнав, что российскую делегацию возглавил Горчаков, Бисмарк не сдержал гнева. На приеме во дворце, едва прослушав наследного принца Фридриха-Вильгельма, провозгласившего здравицу монархам и пожелавшего успеха конгрессу в умиротворении Европы, железный канцлер отвел Шувалова в сторону:
— Вы привезли с собой развалюху Горчакова, что меняет мое отношение к России. Мы с вами, граф, останемся друзьями, но я не позволю вашему канцлеру на конгрессе влезть мне на шею и обратить меня в свой пьедестал, как он того добился три года назад.
Шувалов развел руками:
— Речь идет не о личных отношениях ваших к князю Горчакову, а о дружественном расположении Германии к России. Мы хотим иметь наступательный и оборонительный союз между нашими странами.
— Я предлагал это вашему канцлеру, — оборвал Шувалова Бисмарк. — Заверял, что Германия поддержит Россию против Турции. Мы соглашались выставить вспомогательную армию в сто тысяч солдат в обмен на согласие России не мешать нам решать спорные вопросы с Францией. Но на нашем пути встал Горчаков с вашим императором. И теперь вы смеете заявлять о дружественном расположении…
Шувалов передал содержание разговора Горчакову, не преминув упомянуть и про «развалюху».
Российский министр иностранных дел нахмурился.
— Бисмарк прав, физически я развалюха, но мозг мой по-прежнему ясен и гибок. Железный канцлер, любезный Петр Андреевич, отплачивает нам валютой за валюту. Он не забыл тот день и час, когда мы с государем помешали пруссакам промаршировать по земле Эльзаса и Лотарингии и поставить на колени французов… Сегодня Бисмарку нет нужды прикрываться заявлением о вековой дружбе между Берлином и Санкт-Петербургом. Выдержав паузу, добавил: — Подобные откровения председателя конгресса заставляют нас, любезный Петр Андреевич, быть готовыми ко всяким неожиданностям и проявлять осторожность и твердость.
Минул месяц…
Месяц российская делегация в полном одиночестве отражала ежедневные атаки европейской дипломатии, где оружием служили шантаж и угрозы.
13 июля 1878 года Берлинский трактат наконец был подписан.
Перед отъездом в последний день князь провел за письменным столом. Он готовил отчет о конгрессе.
Давно отцвели липы на Унтер-ден-Линден, но приторно-сладкий дух, замешанный на сырости Гольфстрима, еще носился в воздухе.
Из открытых дверей ресторана вырывалась музыка и гул голосов.
Горчаков встал, подошел к окну. Блекло горели газовые фонари, щедро светились рекламы магазинов, уличные торговки продавали горячие сосиски и бутерброды, жарили на мангалах каштаны…
Утром российская делегация покинет Германию. Князь неважно чувствовал себя в Берлине, дышалось с трудом, легкие свистели, как дырявые кузнечные меха. Особенно болели ноги. Иногда недомогающий российский канцлер не присутствовал на заседаниях конгресса, и тогда к нему являлся Шувалов с докладом и испрашивал совета…