Нина для их семьи оказалась сущей находкой. Няня Нина стала для Лизы вторым человеком после мамы, а когда та погибла, помогла девочке пережить это горе. Только после смерти мамы Ани Лиза узнала грустную тайну няни Нины. Оказалось, что та три года отсидела в самой настоящей тюрьме. Причем за убийство. Спасая своего малолетнего сына от озверелого соседа-алкоголика, который невесть за что начал душить шестилетнего малыша, она запустила в его голову мерзлым поленом, которое угодило отморозку прямо в висок.
«Самый гуманный и справедливый», опираясь на постулат «неотвратимости наказания», который в отношении законченных отморозков почему-то всегда действует смягчительно, а в отношении невиновных ужесточительно, принял во внимание точку зрения «ока государева», требовавшего пять лет тюрьмы, и снизошел до трех. И напрасно во все инстанции три года подряд шли коллективные письма из деревни Перепелка, где люди кровью готовы были подписаться под заверениями в добропорядочности мокрушницы Нины. Как выяснилось позже, сбрендившй алкаш доводился дядей одному из судейских, и поэтому Нина, несмотря ни на какие ходатайства, отбыла тюремный срок «от звонка до звонка». Вернувшись домой, она поняла, что на местные нищенские заработки сына ей не поднять, и поэтому отправилась в Москву…
О том, что Нина отбывала срок, Лиза узнала случайно. Застав ее как-то за переодеванием, она увидела вытатуированную у нее на плече розу, опутанную колючей проволокой. Попросив девочку ничего не говорить отцу, Нина рассказала, откуда у нее такое странное «тату». Как всякий ребенок, Лиза проявила настырное любопытство и уговорила няню Нину не только рассказать ей о своей жизни в заключении, но и научить карточным играм. Пройдя за три года настоящие тюремные университеты, Нина в совершенстве овладела самыми разными способами мухлежа, которые и передала не в меру способной ученице. Кто бы знал, что однажды это тюремное искусство поможет той избежать боли, унижения и смерти?
– А твой папа к Нине как относится? – взглянув через зеркало на девочку, сидевшую на заднем сиденье машины, поинтересовался Гуров.
Та, помолчав некоторое время, не очень охотно произнесла:
– Я поняла, что вы хотите спросить. Нет, они не спят вместе. Она очень правильная женщина. И еще, если бы она с ним спала, он мог бы увидеть ее татуировку и сразу догадаться, что няня Нина мотала срок. А она очень не хотела, чтобы он это знал.
Слушая Лизу, Стас конфузливо крякнул – подобные суждения из уст восьмилетней собеседницы звучали как-то уж очень эпатажно. Они коротко переглянулись с Гуровым, как бы безмолвно отметив: эта кроха далеко пойдет! А девочка, как видно войдя во вкус своих философствований, продолжала:
– Я няне Нине говорила, что, раз уж моя мама умерла, теперь ты поженись с моим папой и будешь мне мамой Ниной. Но она сказала, что бывшая зэчка моему папе не пара. А он с этой зимы дружит с тетей Ритой. Она красивая, но мне не нравится. Когда к нам приходит и здоровкается со мной за руку, то как будто рыбу мороженую сует…
Не выдержав, Крячко зажал рот и громко фыркнул. Лиза строго взглянула на него и авторитетно добавила:
– И ничего смешного! Наша соседка Валентина Алексеевна, она старенькая такая, тетю Риту только раз увидела, так сразу и сказала: «И где только твой папа такую стерву откопал? Ане покойной в подметки не годится!» Баба Валя людей насквозь видит. Няню Нину к себе на чай сразу позвала, а тетю Риту в упор не видит.
– Боже мой! Как рано сейчас взрослеют дети! – смеясь, сокрушенно вздохнул Станислав. – Да, как говорится, устами младенца глаголет истина. Жаль только, что лексикончик слишком уж дворовый. А вообще-то ты молодец, в жизни не пропадешь! – Оглянувшись, он подмигнул невозмутимо восседающей на сиденье девочке, по виду которой никак нельзя было сказать, что это недавняя узница.
…Игорь Полянцев, осунувшийся, с черными кругами под глазами, едва увидев Лизу, опрометью кинувшись к дочери, прижал ее к себе. Судя по всему, он уже потерял надежду увидеть ее живой и невредимой. Следом за ним из подъезда элитной высотки, повторяя на ходу: «Ой, Лиза! Ой, девочка моя!..» – выбежала молодая женщина с несколько полноватой фигурой, но весьма приятной наружности.
Утирая слезы, она тоже обняла свою подопечную, что-то шепча ей на ухо. Вымученно улыбнувшись, Полянцев ладонью смахнул с ресниц бисеринки влаги. Шагнув к операм и взяв их за руки, он несколько сумбурно заговорил: