Вечером мисс Хардвик спросила, можно ли увидеться с гуру. Он тотчас же принял её и выслушал её просьбу. «Высокочтимый учитель, — начала свою речь англичанка, — как мне достичь осознания и прийти к полной отрешённости, которую я наблюдаю здесь у этих святых людей?»
Гуру протянул руку к маленькому блюду и взял с него водяную лилию, которую час назад принёс ему Чуни Сен. Он дал её мисс Хардвик; со стебелька цветка всё ещё капала вода: «Дочь моя, возьмите её в свою комнату и медитируйте над ней; а как только раскроете её смысл, возвращайтесь и расскажите мне об этом».
Как утверждали две индусские дамы из Дели, мисс Хардвик не выходила из своей комнаты пять дней, а потом вернулась к гуру с увядшим цветком в руке. Мы все заметили, как она бледна и спокойна, и поняли, что она не спала.
Гуру внимательно слушал мисс Хардвик, когда она рассказывала свою историю. «В первый вечер я всё больше и больше сознавала красоту этого цветка. На второй день я стала понимать, каким чудесным образом он создан. На третий день я неожиданно для себя нашла сходство всего живого с этим цветком, а на четвёртый ощутила этот цветок в собственном сердце. Но на пятый день я больше уже не сознавала ни жизни, ни цветка, ни самой себя. На меня снизошло глубокое спокойствие и, взглянув на плавающий в воде увядший цветок, я не могла ни думать, ни восхищаться, ни чувствовать. Казалось, время остановилось, а всё, что осталось — это странное обезличенное ощущение страдания, которое было прекрасно. Я не в состоянии описывать его дальше, великий учитель».
Гуру опустил глаза на свои руки, лежавшие на коленях ладонями вверх. «Вы хорошо потрудились, мисс Хардвик; теперь, я полагаю, вы сможете рисовать картины одной смелой линией».
На следующий день мисс Хардвик уехала в Калькутту, сидя на своих чемоданах и держа над головой зелёный зонтик от солнца. Писем от неё гуру больше не получал.
Однажды мы спросили его, почему она перестала писать. Он улыбнулся и ответил: «Нет больше необходимости писать письма, когда сердце может разговаривать с сердцем».
ЖУРНАЛИСТ ИЗ ЧИКАГО
В деревне, в нескольких милях от нашего ашрама, в средней школе преподавал молодой пандит по имени Бишма Рей. Иногда по субботним дням он приводил в наш уединённый приют нескольких своих учеников, потому что гуру нравилось слушать, как они отвечают свои уроки. Наш учитель по обыкновению сидел в тени развалин арки, а мальчики, которым было от 10 до 14 лет, стояли перед ним и отвечали на разные вопросы по истории, географии и математике.
В одну из суббот пандит Рей принёс с собой большую свёрнутую в трубку карту на клеёнке; её повесили на низенькой стене рядом с аркой, и ученики пятого класса в ответ на заданные вопросы показывали, где находятся разные города и страны. Это доставляло особое удовольствие нашему гуру; он улыбался и одобрительно кивал головой всякий раз, когда кто-нибудь из мальчиков правильно показывал какое-нибудь место на карте.
Это было похоже на игру. Один из младших мальчиков, одетый в полосатую рубашку из миткаля, особенно быстро отвечал на вопросы. «А где, сын мой, — улыбаясь, спрашивал гуру, — находится Чикаго?» Я помню, как этот малыш вскакивал на ноги, кланялся гуру и своему преподавателю и, подбежав к карте, прижимал маленький пальчик к нужной точке. Гуру сиял: «Очень хорошо, в самом деле очень хорошо, и раз уж ты так точно всё знаешь, я думаю, тебе лучше пробежать с полмили по дороге и встретить американского джентльмена из Чикаго, который заблудился, пытаясь отыскать ашрам».
Парнишка умчался с такой скоростью, какую только могли развить его короткие толстые ножки; остальные мальчики, видя, как явно счастлив гуру, решили, что и им тоже позволительно улыбнуться.
Затем наш гуру заговорил об этом американце с пандитом Реем: «Он идёт к нам с рекомендательным письмом от редактора калькуттской газеты «Forward»[22]. Очень хорошая газета, я читаю её иногда, когда у меня бывает свободное время. Этого американца в его стране называют журналистом, и он может оказаться очень интересным человеком».
Гуру повернулся к маленьким мальчикам: «Ну, детки мои, не вздумайте потешаться над нашим другом-журналистом или устраивать ему какие-нибудь каверзы, потому что он считает себя очень важной персоной». С десяти маленьких физиономий тотчас же исчезли всякие следы улыбок, и мальчишки тихо уселись в ряд, как древние йоги, а их учитель, пандит Рей, одобрительно кивнул им. Потом наш гуру повернулся ко мне и сказал: «Наду, сын мой, принеси мой гребень и выходную жёлтую одежду; я должен выглядеть как можно лучше, потому что собираюсь фотографироваться».