— Можешь обращаться ко мне на «ты» — ответил Гусь — Зови меня просто Петрусь, вот и всё… А вытащил тебя я, да… А то ты совсем утонул уже было… Чай с пирогом будешь?
— Конечно буду! А с чем пирог? — спросил Белик, хотя знал, что начинка значения не имеет, он был очень голоден.
— Пирог с черничным вареньем — Гусь снял полотенце с тарелки, на которой, порезанный на кусочки, лежал пирог, — правда, вчера пек…
— Это ничего, это очень хорошо! Я вчерашние пироги тоже люблю, и позавчерашние, и поза- позавчерашние! — Белик почувствовал, как от запаха пирога у него побежали слюнки. Он уже начал забывать, какие они вообще бывают эти пироги.
— Ну, вот и здорово. Давай сюда полотенце, оно мокрое. Я вот тебе сухую рубашку дам. Она, конечно, тебе большеватая будет, но зато сухая… — Петрусь протянул Белику аккуратно свернутую одежду — Давай, переодевайся и за стол, а то чай уже остывает.
Стол стоял возле маленького окошка, из которого на него падал тусклый свет короткого осеннего дня. На столе кроме тарелки с пирогом были заварочный чайник, от которого шел аромат душистого чая, сахарница с обитым краем, кружки, потемневшие изнутри от крепкой заварки, которую любил пить Гусь-Петрусь.
Гусь жестом пригласил бельчонка сесть на стул со спинкой, а сам неуклюже примостился на маленьком табурете. Разливая чай по кружкам, Петрусь начал разговор:
— Я тут всё стесняюсь спросить, ты чего это в ноябре купаться вдруг решил? Моржом стать собираешься? И как тебя родители отпустили одного на озеро? Это ведь опасно… Чуть не утонул ведь…
— А я и не собирался купаться, — всхлипнул бельчонок, — и родители меня не отпускали, потому что нет их у меня… Это всё ветка. Я думал — она крепкая, а она гнилая оказалась и сломалась, когда я на нее прыгнул. А потом меня на ней в озеро относить начало…
— Погоди, погоди, — гусь на секунду задумался, и заварка перелилась через край его чашки. Бельчонок в это время уже откусил от своего куска пирога сколько смог и принялся жадно жевать, — Как это нет родителей? Ты же еще маленький! Они должны быть…
— Были, — Белик проглотил пирог и вздохнул, — были, пока в лесу летом пожар не случился. Я в тот день тоже на озеро убегал, а когда вернулся, опушка леса, где росло дерево, на котором наше дупло было, вся выгорела, и дерево почти сгорело! Я пытался на дерево залезть и в дупло заглянуть, да только лапки обжег и шкурку подпалил. Меня дядя Барсук оттащил оттуда и сказал, что огонь сильный был, и никто наверняка не спасся. Сказал, чтоб я себе другое дерево и дупло искал, — у Бельчонка заблестели глазки, вот-вот заплачет, — только я не поверил ему! Я у других зверей спрашивал, не видал ли кто моих маму и папу с сестренками! И кто-то видел, как какие-то белки уходили за озеро на другую сторону. Я хотел тоже на другую сторону перебраться, но тут дожди начались, и река, которая через озеро течет, разлилась — не перепрыгнуть. Я плавать не умею. Думал, буду прыгать над водой по упавшим деревьям, пока не научусь скакать далеко, чтоб можно было на другой берег перебраться, и у меня уже хорошо получалось… А тут эта ветка несчастная… — Бельчонок всхлипнул и добавил, — меня и Гореликом прозвали за то, что я тогда сам чуть не сгорел, когда пожар случился…
— Так ты хотел научиться далеко прыгать, чтоб перескочить реку и попасть на тот берег? Вот как ты в воде очутился! — Гусь задумался, — Прости, слушай, я не знал про твоих родителей… А пожар помню. В тот день всё дымом было затянуто и много зверей на ту сторону бежало. Только ночью сильная гроза случилась: дождь и огонь затушил, и плотину бобровую прорвал в верховьях речки. Теперь, правду говоришь, у нас река шире стала… А что, у тебя есть к кому податься на той стороне?
— У меня там бабушка с дедушкой живут и тетя с дядей, я всё равно туда пробираться буду. Вот допью сейчас чай и пойду.
— Далеко же ты с острова уйдешь, когда плавать не умеешь. Да и умел бы, далеко не уплыл по такому холоду. Ты же не бобер и не нутрия… — Петрусь нахмурился, — что же мы теперь будем с тобой делать?
— Как с острова? Мы что, на острове?! — встрепенулся Белик Горелик
— Так точно! — ответил Гусь Петрусь.
— А ты откуда на этом острове появился? Ты, вроде, ни на одну из местных водоплавающих птиц не похож…
— Ну, если интересно, слушай и мою историю, — гусь отхлебнул из чашки крепкого чая и начал рассказ.
Глава третья. Откуда появился Гусь Петрусь
— Когда-то и я был маленьким, — гусь Петрусь задумчиво посмотрел в окно, — а когда я был маленьким, я был глупым и непослушным. Только тогда я этого не понимал совсем. Видимо это только с возрастом и опытом приходит… Ну, что надо старших слушаться… Ведь старшие плохого не посоветуют. Ну, так вот… Был я маленьким непослушным гусенком. Все мои братья и сестры были спокойными послушными детьми и слушались маму Гусыню и папу Гуся. А я озорничал и всё норовил сделать что-нибудь наперекор. И вот однажды папа Гусь собрал всех детишек, кто вылупился тем летом и говорит: "На болоте появилась очень хитрая лиса. У соседей пропал гусенок. Наверное, она его съела. От гнезда не отходить. За едой ходить только вместе!" Сказал, а мне вдруг так захотелось увидеть — что это за хитрая лиса! И я несмотря на запрет решил выяснить, что же это за зверь такой. «Что она может мне сделать?» — думал я — «она же плавать не может так же хорошо, как я! Если что — я прыг в озеро, и лови меня!» И я пошел один щипать травку, которая росла вдоль берега озера. Родители были заняты в тот день — учили летать гусят (я то раньше всех научился) и не заметили, что я ушел без спроса… И вот щиплю я травку вдоль озера и думаю: «Враки это всё! Нету никакой лисы! У меня уже скоро брюшко лопнет от водорослей, а меня так никто есть и не идет…» Только подумал, как слышу такой приятный голосок нараспев говорит: "Ах, какой смелый гусенок, так аппетитно ест травку!" Я остановился и осмотрелся. Никого не видно. Вдруг снова слышу: "Ах, какой красивый гусёнок! Видно, травка на пользу птенцу!" Мне стало и приятно, что кто-то меня хвалит, и обидно, что я не вижу кто. "Я смелый гусёк, щиплю травку где хочу и ни от кого не прячусь! А ты кто, которая так хорошо говорит, а на вид не показывается?" Тут голосок мне отвечает: "Я — лисичка, другим лисам сестричка, а прячусь потому, что меня все гусята боятся. Им мамы гусыни и папы гуси сказали, что я плохая и что гусят краду и ем, а я совсем не такая. Вот я и не показываюсь, чтоб тебя не напугать". Тут я расхрабрился и говорю: "А я тебя и не боюсь вовсе! Выходи, давай дружить!" — Сейчас страшно вспомнить, каким дурачком я тогда был… — Тут камыши раздвинулись, и я увидел зверя. Сама худая, голова большая, на голове уши торчком, глазки черные, хитрые, шерсть рыжая с белым на морде. Зверь и говорит: "Это я — лисичка другим лисам сестричка. Привет, Гусек, как тебе на вкус трака здешняя?", — говорит, а сама потихоньку ко мне продвигается. «Хорошая травка, вкусная», — отвечаю, а сам всё на зверя смотрю с любопытством. Тут лиса совсем ко мне близко подошла и говорит: "Давай, гусёк, играть!". "Давай, — говорю, — а во что?". "Как, — говорит, — во что? В хитрую лисичку и глупого гуська" — сказала — и хвать меня за бок зубищами своими и потащила в лес. Ох, и больно мне тогда было! Да только повезло, что она меня совсем не прокусила, а только крыло повредила. Но тогда я этого не знал, а думал, что конец мой пришел! «Бедные мама гусыня и папа гусь! Что же я вас не послушался!» — вертелось в моей голове, пока та не ударилась о дерево, и я не потерял сознание. Когда я очнулся, меня всё еще несли в зубах по лесу. Только запах зверя изменился. Я бы даже сказал, ухудшился. «Вот так, — подумал я, — нельзя обижать маленьких гусят! От этого может и здоровье испортиться! Желаю тебе отравиться мною или хотя бы подавиться!»— подумал и решил, что если и суждено мне быть съеденным, то я так просто не сдамся! Не зря же у нас гусей шея длинная, я извернулся, да как ущипну зверя за морду! Зверь завыл от боли, остановился и выплюнул меня изо рта. Тело мое плюхнулось на землю, но я клюва не разжал, так и продолжал держать обидчика за брылю, в которую вцепился! Зверь заскулил и принялся крутить головой, чтоб освободиться от моего отчаянного захвата. Я себя чувствовал так, что мое туловище вот-вот оторвется от моей шеи. Не помню, как долго я держался, но в конце концов мой клюв соскользнул со слюнявой морды, и я, отлетев, стукнулся о пенёк и снова потерял сознание. Очнулся я оттого, что на меня что-то капало. Что-то тягучее и вонючее. Я открыл один глаз и увидел надо мной зверя, который был гораздо страшнее лисички, всех других лис сестрички. Зверь был лохмат, пахуч и страшен. Гораздо крупнее и страшнее лисы, он стоял, возвышаясь надо мной, скаля страшные зубы и капая на меня слюной, которая стекала из его открытой пасти. «Этот точно сожрет…» — промелькнуло у меня в голове, когда я услышал, — «Барбосик, фу! Брось!» Вслед за этими словами я увидел две огромные черные лапы, которые оттеснили капающую на меня страшную морду, и которые (как я потом узнал) назывались сапогами. Сапоги эти (как я тоже потом узнал) принадлежали егерю, который был человеком и отвечал за порядок в нашем лесу.