«Почему вы хотите уволиться?» - спросила ее хозяйка. - «Что-то не так?»
«Я не могу задерживаться в этом доме больше ни минуты», - ответила горничная.
«Задерживаться? Что вы имеете в виду?»
«Над моей кроватью висит надпись: "Бдите, ибо не знаете вы, когда придет господин"».
В то мгновение, когда мастер ушел, у вас остаются только слова. Словами можно манипулировать, их можно интерпретировать, их можно подсвечивать, их можно окрашивать в соответствии с вашими предрассудками. Но, Биной Томас, что касается меня, это будет невозможно, - по многим причинам это будет невозможно.
Во-первых, я человек, который последовательно непоследователен. Нельзя создать догму из моих слов; любой, кто попытается создать догму или веру из моих слов, сойдет с ума! Вы можете создать догму из Махавиры - он очень последовательный человек, очень логичный. Вы можете создать философию из Будды - он очень математичен. Вы можете создать философию из Кришнамурти - пятьдесят лет он просто повторял одно и то же снова и снова; у него нельзя найти никакой непоследовательности. С одной стороны, он говорит: "Я не ваш мастер, не ваш гуру. Не зависьте от меня", но на тонком плане он создает целую философию, – которая настолько последовательна, в полной мере последовательна, что ее узником хотел бы стать каждый, настолько она здравая.
Со мной это невозможно: я живу в мгновении, и все, что я говорю сейчас, справедливо только для этого мгновения. Я не обращаюсь к прошлому, я совсем не думаю о будущем. Поэтому мои утверждения атомарны, они не являются частью системы. А мертвую институцию можно создать лишь, когда философия очень систематична, когда погрешностей найти нельзя, когда все сомнения разрешены, все вопросы растворены, и вам дается готовый ответ на все в жизни.
Я так непоследователен, что вокруг меня невозможно создать мертвую институцию, потому что мертвая институция нуждается в инфраструктуре мертвой философии. Я не учу вас никакой доктрине, я не даю вам никаких принципов; напротив, я пытаюсь отнять у вас все философии, которые вы носили с собой. Я разрушаю ваши идеологии, веры, культы, догмы, и я не заменяю их ничем другим. Мой процесс - это чистое разобусловливание. Я не пытаюсь обусловить вас. Я оставляю вас открытыми.
Поэтому вы можете это увидеть здесь: все мои саньясины это уникальные индивидуальности. Им не нужно никаких моделей, к которым бы они подгоняли себя. Нет никаких «можно» и «нельзя», нет никакой жесткой структуры, но лишь текучесть. Я не даю вам десяти заповедей, я не даю вам подробных инструкций о том, как жить, потому что я верю в индивидуума, в его достоинство и свободу. Я делюсь моим видением - это моя радость. Но я делюсь им не для того, чтобы заставить вас жить согласно ему.
Кришнамурти постоянно говорит: «Не следуйте за мной. Не имитируйте меня», но с другой стороны, когда люди не следуют ему, он очень раздражается. Это довольно тонко. Например, он говорит: «Не следуйте мне», а люди следуют ему. Тогда он раздражается. Если ты в самом деле искренен, тогда ты можешь сказать: «Не следуйте мне», но если люди хотят следовать тебе, как ты можешь помешать им? Ты уже сказал, что хотел. Теперь это зависит от них, делать или не делать этого. Ты не их мастер. Поэтому если они хотят следовать тебе, ты не можешь помешать им. Если ты мешаешь им, это означает, что ты заставляешь их следовать твоей идее о не-следовании.
Он очень раздражался... Как раз несколько дней назад он был в Бомбее, и я сказал моим саньясинам, что, где бы он ни был, они должны поехать туда и сесть впереди. А в то мгновение, когда он видит людей в оранжевом, он немедленно становится непросветленным! Он начинает кричать. К чему это раздражение? Должно быть, глубоко внутри у него есть желание контролировать. Кто вы такой, чтобы запрещать кому-то носить оранжевое? Если кто-то хочет носить оранжевое, тогда это его выбор. Тонкая стратегия, очень тонкая стратегия, направленная на то, чтобы манипулировать, доминировать, обладать.
Я просто делюсь своим видением, своей радостью. Я наслаждаюсь этим, и я приветствую каждого, кто хочет наслаждаться со мной. Естественно, когда я уйду, будет несколько дураков, которые попытаются это рассчитать, создать систему, хотя я сделал это практически невозможным. Но дураки есть дураки. Они могут попытаться сделать невозможное.
Бертран Рассел сказал: «Странным фактом в истории является то, что ни одна религия не была основана человеком, обладающим чувством юмора», фактически, обладать чувством юмора и создавать религию есть вещи, противоречащие друг другу. Религии созданы грустными людьми - вытянутые лица, практические мертвые. Бертран Рассел уже мертв, иначе я бы сказал ему: «приди и посмотри».
В прошлом этого не случалось, и я согласен с ним, потому что Махавира был серьезен, Иисус был серьезен, Мухаммед был серьезен, Шанкарачарья был серьезен... И кажется, Рассел был прав; эти грустные люди создали мертвые институции всех религий. Но здесь происходит нечто совершенно другое. Я не пытаюсь создать религию, я не могу сделать этого, потому что сама идея создания религии уродлива. Но я высвобождаю в вас чувства юмора, глубокий смех. Для меня смех более свят, чем молитва, танец более духовен, чем воспевание мантр; любить существование намного более божественно, чем ходить в церковь или храм. Стать полностью никем, чистым ничто, более важно, чем стать святым. Невинность, чувство юмора, радостное участие в жизни... Вы не можете создать мертвую институцию вокруг такого живого опыта. Для создания мертвой институции требуется нечто мертвое. Она создана из трупов ваших святых. Весь мой подход несерьезен - искренен, но не серьезен.
Коммивояжер никак не мог найти гостиницу в маленьком городке. Когда он уже бы готов уехать, клерк сказал ему:
«Мне кажется, я могу помочь вам. Комната номер десять двухместная, и одно место занято женщиной. Ее кровать огорожена ширмой, и она не храпит во сне. Если вы быстро займете свое место, все будет отлично». Предложение было с радостью принято. Через двадцать минут коммивояжер спустился вниз, очень взволнованный. «Господи, Боже мой!» - кричал он. - «Женщина в кровати мертва!»
«Я знаю об этом», - сказал клерк. - «Но вы-то как это обнаружили?»
Люди любопытны, очень любопытны. Биной Томас, ты говоришь:
Здесь все так наполнено жизнью и творчеством, музыкой и искусством, и многие волнуются о том, что произойдет, когда ты уйдешь.
Скажи этим глупцам, чтобы они приезжали сюда, пока все живо. Когда ты видишь прекрасную розу, ты не начинаешь думать: «Что случится, если роза завянет к вечеру? Когда ее лепестки увянут и опадут на землю, к своему первоначальному источнику - что случится тогда?» Ты не беспокоишься об этом. Ты радуешься цветку, ты танцуешь с ним на ветру, под дождем, на солнце. Ты видишь птицу в полете, парящую высоко в небе, направляющуюся к звездам. Ты не думаешь: «Что случится, когда птица умрет?» Ты наслаждаешься этим. И, как ни странно, именно эти люди создают мертвые институции, потому что когда птица жива, когда она поет и летает высоко в небе, они боятся подойти ближе. Когда птица мертва, они могут сделать прекрасную золотую клетку - храм, синагогу, церковь - и тогда они могут поклоняться. Мертвое слово не опасно.
Именно те люди, которые беспокоятся о том, что произойдет, создают мертвые институции. Мои люди не могут создать мертвую институцию - это невозможно. Те, кто общался со мной, выучили одно абсолютно и категорически: жизнь не может быть сведена к институциям, в то мгновение, когда вы попытаетесь свести ее к институциям, вы разрушите ее. Поэтому когда я жив, они будут праздновать. Когда я уйду, они будут продолжать праздновать. Они будут праздновать мою жизнь, они будут праздновать мою смерть, и они останутся живы. Помните, религии созданы виноватыми людьми, а я не создаю здесь никакого чувства вины.