— Ну, может, вы мне наконец скажете, что здесь происходит, — сказал Анджело, как только дар речи вернулся к нему.
— Как, вы не знаете? — удивился молодой человек. — Откуда же вы приехали? Это холера morbus,[6] старина. Никогда еще не было такого мощного десанта азиатской холеры. Выпейте-ка еще, — сказал он, протягивая фляжку. — Можете мне верить, я — врач, — Он подождал, пока Анджело кончит чихать и вытрет слезы. — Дайте-ка я тоже немного выпью. — Он отхлебнул глоток — и хоть бы хны. — Я привык, — пояснил он. — Вот уже три дня, как я только на этом и держусь. Смею вас уверить: то, что я видел вон в тех деревнях, — тоже не сказка.
Тут только Анджело заметил, что молодой человек на последнем издыхании и только по инерции держится еще на ногах. Лишь в глазах его светилась ирония. Анджело это показалось очень привлекательным. Он уже забыл о ледяном дыхании смерти и мысленно говорил себе: «Вот каким надо быть!»
— Вы говорите, что в домах полно трупов? — спросил молодой человек.
Анджело рассказал ему, как он заходил в три или четыре дома и что видел в каждом из них. И добавил, что поскольку в других домах полно птиц, то вряд ли есть шансы найти там хоть одного живого человека.
— Значит, с Омергом все кончено, — сказал молодой человек. — Это была славная деревенька. Полгода назад я тут лечил несколько человек от воспаления легких. Между прочим, я их всех вылечил. И выпить тут люди были совсем не прочь. Я, пожалуй, все-таки пройдусь по деревне. Кто знает? А вдруг тут найдется один, еще не покрытый плесенью, где-нибудь в углу. Это моя обязанность. А что мы, собственно, торчим посреди дороги, не думаете ли вы, что под деревьями все-таки лучше?
Они укрылись под тутовыми деревьями. Прохлады не было и в тени, но по крайней мере солнце не жгло затылок. Они сели на сухую, потрескивающую траву.
— Ничего не попишешь, в неприятную вы попали историю. Оставьте ноги на солнце. Кой черт вас сюда занесло?
— Я направлялся в замок Сер, — ответил Анджело.
— С замком Сер все кончено, — сказал молодой человек.
— Они все умерли?
— Естественно. А другие, которые были немногим лучше, набились в почтовую карету и дали деру. Но далеко они не уедут. Хотел бы я знать, что вы собираетесь делать?
— Ну, во всяком случае, — ответил Анджело, — я не собираюсь давать деру. — Он всматривался в ироничные глаза.
— От этого свинства, старина, — сказал молодой человек, — есть только два средства: бегство и огонь. Старая, но проверенная метода. Полагаю, что вы это знаете?
— Сдается мне, что вам это тоже известно, и все — таки вы здесь.
— Работа, а иначе, уверяю вас, я бы тоже дал тягу, и немедленно. Похоже, что в Дроме пока еще все спокойно; это там, позади, в пяти часах ходу по горным дорогам, будем смотреть на вещи трезво. Ну, как ноги?
— Отлично, — ответил Анджело. — Это не Бог весть какие ноги, но смею вас уверить, что идут они только туда, куда я этого захочу.
— Ну, это уже ваше дело, — ответил молодой человек. — А выглядите вы получше, не такой белый. А уж раз к вам вернулись краски, то вряд ли мне удастся убедить вас поступать благоразумно.
— Ну вот, а теперь вы побледнели, — сказал Анджело улыбаясь. Иронические глаза откликнулись на улыбку.
— Да, я действительно вымотался, — сказал молодой человек, прислоняясь к стволу шелковицы. — Дайте-ка мне глоток нашего лекарства.
Крепкий душистый напиток из фляжечки, а главное, взгляд этих иронических глаз окончательно привели Анджело в чувство. Ему внезапно страшно захотелось курить. У него, должно быть, еще остались сигары, те, которые ему покупал конюх в Баноне. Он открыл портсигар, там их было ровно шесть.
— Вы хотите курить, — сказал молодой человек. — Это хороший признак. Дайте-ка мне одну на пробу. Могу вам сказать, что последние три дня и три ночи я и помыслить об этом не мог. Хотя и не обещаю, что не хлопнусь в обморок.
Но все обошлось, он затягивался с явным удовольствием.
— Странно человек устроен, — сказал он, когда понял, что сигара его успокаивает. — Мне было немного не по себе, когда я вас встретил.
Анджело тоже наслаждался сигарой. «У него стали совсем другие глаза, — подумал он. — И сейчас они гармонируют с этими красивыми детскими губами, окруженными бородой. Я знаю эту иронию обреченности. Жутковато, должно быть, в тех деревнях, откуда он пришел!»
Молодой врач рассказал, как холера началась в Систероне, городке, расположенном в конце долины, на слиянии Дюранс и вот этой речушки. Как муниципалитет и субпрефект пытались принять нужные меры среди всеобщей паники; как прискакал жандарм и сказал, что в долине Жаброна происходят страшные вещи, что это какая-то неслыханная бойня и что он наделен полномочиями. Он послал пастушонка из Нуайе с просьбой прислать из гарнизона десять солдат и негашеную известь, чтобы похоронить трупы. «Но ведь Бог знает, доберется ли парнишка до Систерона. Может быть, он уже валяется под кустом дрока вместе с моей запиской». Во всяком случае, здесь ситуация ясна. Их оставалось шестеро в Нуайе. Он велел им собрать пожитки, вывел на дорогу, ведущую в горы, и снабдил целебной настойкой.
— Пусть идут, куда глаза глядят, к пастбищам; там, наверху, они, может быть, уцелеют, если повезет. Ну а что касается всех прочих, то остается только копать могилы поглубже. В деревушке Монфрок, примерно в одном лье отсюда, вон за теми утесами, — продолжал молодой человек, — оставался еще один, чуть живой, уже в альгидном периоде, но сегодня утром он умер у меня на руках. Я вышел и сел около его дома — да не сел, а плюхнулся, как мешок, — так мне все осточертело. Вот тут я и увидел вашего Росинанта. Он спокойно позволил взять себя за повод. Ну а если б заартачился, я бы наплевал, пусть бежит. Я едва держался на ногах.
Он сказал, что самое трудное — это найти хоть какую-нибудь еду. Все настолько заражено, что нельзя прикасаться ни к каким съестным припасам в домах — ни к свинине, ни к хлебу, ни к лепешкам. Лучше уж щелкать зубами. Только нельзя же голодать до бесконечности.
— Скажите, мне это мерещится или вы тоже слышите какой-то шум? — Шум доносился из хлевов.
— Это уже другая история, — сказал молодой человек. — Животные три дня ничего не ели. Я пойду их выпущу. Не слишком-то весело подыхать с голоду взаперти. У вас есть пистолеты? Одолжите мне их. Свиньям придется размозжить головы. Эти животные прожорливы и поедают трупы.
Анджело глубоко затянулся и выпустил большое облако дыма.
— Не думаю, чтобы я был храбрее других, — сказал он. — Я такой, каким меня создала природа. Меня может напугать нечто неожиданное, что выбивает меня из равновесия. Но если у меня есть четверть часа на размышления, то я становлюсь совершенно равнодушен к опасности. А посему если вы не против, то, до тех пор пока не прибудут те десять солдат, о которых вы только что говорили, я буду помогать вам. Я бы не хотел вас обидеть, но видно, что вы уже на пределе.
— Когда я вас только увидел, — сказал молодой человек, прищурив глаза, — я готов был держать пари, что вы из тех, для кого струсить так же естественно, как дышать. И думаю, что оказался прав. На вашем месте я бы дал две сигары идиоту, наделенному полномочиями в этой долине Иософата, и дунул бы по направлению к Дрому, где, если верить слухам, у вас есть шансы выкарабкаться. Во всяком случае, я бы попытался. Живешь-то ведь один раз. А посему, как вы говорите, я вам признаюсь, что чертовски боюсь остаться совсем один в этих благословенных местах. Вы явно сильнее меня, и я не стану прогонять вас силой. Вы даже не можете себе представить, — добавил он, — как приятно говорить и слышать ответы; мне кажется, что это могло бы вернуть мне сон… — Надо заметить, что Анджело тоже доставляло удовольствие произносить длинные фразы. Глаза молодого человека утратили всю свою ироничность.
— Отдохните, — сказал Анджело.
— Ну уж дудки, — ответил тот. — Еще глоточек, и пошли. Умирающих случается находить в самых невероятных местах; я бы хотел спасти хотя бы одного или двух. О таких вещах с удовольствием будешь вспоминать лет через пятьдесят. Не потеряйте сигары. После работы приятно будет выкурить по одной.
6
Как отмечают исследователи творчества Жионо, описание симптомов холеры поразило воображение писателя еще в детстве. Тогда он прочитал роман Эжена Сю «Вечный Жид» и долго находился под впечатлением воссозданной в нем картины парижской эпидемии холеры 1832 г. Тогда же из свидетельства, выданного одним алжирским военным госпиталем, он узнает, что его дед по отцовской линии, военный санитар этого госпиталя, спасал холерных больных во время эпидемии 1835–1836 гг.
В 40-е годы, работая над своим романом, Жионо внимательно изучил около тридцати медицинских и историко-документальных источников, из которых и почерпнул многие достоверные детали и клинические симптомы болезни. (Среди этих книг: Cauviere, Rey, Rousser (Drs). Rapport de la commission medicale, envoyee a Paris par l'administra- tion municipale de Marseille pour etudier le cholera-morbus. Marseille, 1932; Franc J. et Mery L. Le cholera a Marseille, 1832–1835. Marseille, 1835, и др.).
Однако строго научное описание клинической картины болезни не могло входить в задачу писателя. Он включает в свой роман перечисление примерно четвертой части симптомов, описанных в медицинских книгах, причем самых из них чудовищных и устрашающих. К ним добавляются еще более страшные детали — из описаний чумы, прежде всего чумной эпидемии 1720 г., которая унесла несоизмеримо больше человеческих жизней и имела куда более губительные социальные последствия, чем все известные в XIX в. эпидемии холеры. Описывая холеру, Жионо нагнетает и сгущает мрачное. Так, он практически не упоминает случаев выздоровления, между тем как, согласно статистическим данным той эпохи, смертность составляла 40–60 % всех случаев заболевания. Жионо преувеличивает также степень заразности болезни: в романе говорится, например, что из 7000 жителей Маноска заболело 1700 человек, то есть 25 %, в то время как исторические документы свидетельствуют об 1-10 % заболеваемости среди населения южных областей во время самых мощных «десантов» холеры XIX века.
Все ясно говорит о том, что натуралистическое копирование холеры morbus отнюдь не было самоцелью автора. Как не раз бывало во французской литературе (А. Камю «Посторонний», Б. Клавель «Волчья пора» и др.), эпидемия становится в романе грандиозным символом, позволяет автору осуществить давно возникший замысел — понять природу катастроф и катаклизмов космического масштаба и ответную реакцию человека на те бедствия, что грубо обрушиваются на него, бедствия, к которым он непричастен, но от которых не может спастись. (В пятом номере журнала «Кайе де Контадур» за 1938 г. опубликованы такие принадлежащие Жионо строки: «…Когда холера, чума или Столетняя война обрушиваются на человечество, мы видим, как среди вихрей бедствия образуются оазисы честных людей, не внемлющих страшным призывам, игнорирующих расхожие истины и упрямо ищущих себя».).