Они добрались до старой дороги, заросшей васильками и огромными лопухами. Долина перед ними уходила под своды темных деревьев. Они продвигались уже около получаса, присмиревшие в сумрачной тишине леса, когда Анджело увидел лежащую на дороге красную в полоску юбку. Он сразу узнал юбку крестьянки, которая первой была изгнана из ложбины. Это действительно была она, уже обглоданная зверями и покрытая толстыми улитками, приканчивавшими то, что от нее осталось.
У выхода из леса земля раскинулась ястребиными крыльями по обе стороны ручья, разлившегося после недавних дождей по лугам. Здесь, как и в прочих местах, ни сено, ни хлеба не были убраны. Тучи птиц расклевывали полегшую после гроз пшеницу, сквозь которую прорастали васильки, чертополох и колючки. Весь горизонт был закрыт холмами, над которыми поднимались фиолетовые с пурпурным отливом горы, вероятно заросшие буком.
Светило солнце, но ветер был холодный. Анджело решил надеть свою знаменитую бархатную куртку и привести себя в порядок, например побриться. Несмотря на холодный ветер, он бы с удовольствием выкупался в отливавшем серебром ручье. Полноводный после паводка ручей разлился, затопив покрытые густой травой берега. Однако надо было соблюдать осторожность. Он мог быть заражен в верховье; в деревнях в воду бросали все: повязки, испражнения, падаль и даже трупы. Довольно далеко от ручья Анджело нашел большую дождевую лужу, которая показалась ему безопасной.
Лавиния позаботилась обо всем, даже о маленькой баночке с фиалковым брильянтином, которым Анджело смазал усы. Он обнаружил также чистую рубашку и три аккуратно заштопанных носовых платка. Джузеппе же позаботился о тридцати патронах для пистолетов. Сабля, хотя и не слишком изысканная и коротковатая, была хорошо сбалансирована и имела нужный вес. В ней было что-то домашнее, но она могла быть очень опасной в руках разъяренного человека.
Куртка была чертовски хорошо сшита. Окутанный теплом бархата, Анджело стал разговаривать сам с собой более изысканным образом. Он мысленно представил себе рабочего с портупеей, снимавшего с него мерку. Со своими лихо закрученными усами и неподвижно устремленным вперед дерзким взглядом тот так и просился на баррикаду. Казалось, что и здесь, на этом холме, он охраняет с оружием в руках нечто священное. В ответ на просьбу Джузеппе он тотчас же прислонил ружье к стволу миндального дерева, закатал рукава блузы и, вытащив из кармашка свернутый сантиметр, сказал:
— С удовольствием! Может быть, месье сам запишет свои размеры? У месье очень красивые плечи. Сорок восемь. А теперь, месье, согните руку. Благодарю вас. Всегда к вашим услугам. — Затем он снова взял ружье, занял прежнюю позицию и устремил взгляд вперед.
— Народ, я люблю тебя! — сказал вслух Анджело, но тут же устыдился, подумав, что, быть может, он любит народ, как иной любит жареного цыпленка.
Все вокруг дышало безмятежностью. Ветер гнал по небу облака. В душе Анджело, как и на небе, тучи сменяли солнце, солнце — тучи.
Наконец он добрался до дальней деревни, где без труда купил сигары. Как сказала хозяйка табачного киоска, мертвых пока было немного. Старуха устроила себе постель прямо в лавочке. Тут же она и готовила, поставив печурку на древесном угле прямо на мраморном прилавке.
Улицы, однако, были пустынными. Не слышно было ни кудахтанья кур, ни мычанья и блеяния в хлевах: лишь громкий скрип флюгера на колокольне и ветер, мчащийся по черепицам крыш.
Анджело купил пять коробок сигар, три метра трута и пакетик кремней для огнива. Старуха готова была продать ему все содержимое лавки.
— Здесь не слишком много курят, — сказала она.
Действительно, не слышно было ничего, кроме шума ветра. В приоткрытой двери виднелась нога и ботинок спящего мужчины.
Анджело сунул в рот сигару и пустил лошадь в галоп.
Он проскакал добрых два лье, наслаждаясь сигарой, восхитительной прохладой ветра, сладостным ощущением личной свободы.
Выезжая из долины, нежившей его ароматом очень душистой мяты, он увидел, что дорога впереди загромождена всяческими экипажами. В поле по краям от дороги также стояли кареты, повозки, оседланные лошади, привязанные к деревьям. А немного дальше довольно большая группа людей толпилась около баррикады, охраняемой людьми в фуражках с красными помпонами.
«Ну, опять начинается», — подумал Анджело. Он двинулся через сосновый бор, забирая влево. Он добрался до небольшого холма, откуда открывалось довольно широкое пространство. Казалось, что там установили границу. Все дороги и даже тропинки были перетянуты жгутом фуражек и баррикад, сдерживающих черные сгустки повозок, карет и людей.
«Надо сделать вид, что я прогуливаюсь, — сказал он себе, — и притвориться простачком. Мне нужно каких-нибудь полтора метра, чтобы прорваться. И черт меня побери, если я не найду этих полутора метров».
Но когда он не спеша, прогулочным шагом двинулся к проходу, который казался ему свободным, сидевший в высокой траве солдат вскочил и крикнул ему:
— Эй, ты, деревенщина, слезай-ка с лошади! Сказано тебе, нельзя приближаться верхом. А хочешь спорить, так иди на дорогу, там есть офицер. А со мной разговор короткий. — И он щелкнул затвором своего ружья. Другой солдат, в десяти метрах от первого, тоже поднял ружье.
Анджело приветственно махнул рукой и неторопливо повернул назад.
«Если трусы так основательно вооружены, — размышлял он, — то тут пойдет другая музыка, эти — не чета моим хлипким часовым в Пэрюи. Он назвал меня крестьянином. Теперь моя задача — убедить его в том, что я действительно крестьянин. Что бы сделал крестьянин на моем месте? Он пошел бы поговорить с другими. Ну так вперед».
Он приблизился к группе, сбившейся в кучу на дороге. Там было человек двадцать, среди них дамы и господа из общества, растерянно протягивавшие какие-то бумаги.
— Плевать я хотел на ваши пропуска, они мне нужны не больше, чем прошлогодний снег, — говорил офицер. — Знаю я, как делают эти бумажонки. Стреляного воробья на мякине не проведешь. У меня один приказ: стой! И вы будете у меня стоять до второго пришествия. Барон, не барон — мне все едино. Я — как холера, мне все равны. Все — в одну кучу. Если там, откуда вы приехали, на самом деле так хорошо, то и возвращайтесь туда на здоровье. Только там, может, все-таки есть кое-какие неприятности. Так вот именно этих неприятностей мы и не хотим. Поворачивай.
Это был высокий парень с белесо-желтыми волосами и черными, как вакса, глазами. Он бросил на Анджело подозрительный взгляд.
Крестьяне и крестьянки спокойно реагировали на это требование. Они быстро и понимающе переглядывались. Зато бароны и баронессы были явно раздосадованы и все еще пытались что-то доказать, протягивая свои пропуска.
«Здорово их, должно быть, припекло там, откуда они едут! — подумал Анджело. — Они уже спокойненько глотают оскорбления и не возмущаются. А стало быть: „Да здравствует холера!"».
Среди этих шикарных дам, со вчерашнего дня не пудрившихся и глядевших на носки своих ботинок, устало опустив голову, Анджело заметил короткую зеленую юбку, прикрывавшую сапоги, по которым ударял хлыст. Рука, державшая хлыст, явно не могла справиться с нетерпением. Подняв голову, он увидел желтую фетровую шляпу в стиле Людовика XI и очень белую шею. Эта молодая женщина решительно прекратила переговоры и двинулась к привязанной у дерева лошади. Анджело увидел узкое треугольное личико в обрамлении тяжелых черных волос.
«Я ее уже встречал, — тотчас же подумал он. — Но где?»
Увидев однажды такую женщину, было невозможно забыть ее. Когда она стала подтягивать подпругу мужского седла с очень короткими стременами, Анджело увидел, как блеснули перламутром большие седельные пистолеты.
«Даю голову на отсечение! — сказал он себе. — Это та самая молодая женщина, которая столь храбро напоила меня чаем в доме с таким восхитительным чердаком».
Он подошел к ней и спросил:
— Могу я вам помочь, сударыня?