Анджело расстелил плащи и устроил удобное ложе.
— Ложитесь, — сказал он молодой женщине, — и я бы вам посоветовал снять ваши кожаные штаны. Вы лучше отдохнете. Мы не знаем, что нас ждет, но, если судить по тому, что мы уже видели, это будет не сахар. Нам нужно быть готовыми ко всему. Если мы выйдем к какому-нибудь городу, то он почти наверняка заражен и забит солдатами. Лошадей у нас нет. Так что придется шагать, и немало. Сейчас мне те двое в кабриолете кажутся просто безумцами. Идти пешком — это совсем не то же самое, что ехать верхом. Если вы обдеретесь, ваши раны не заживут, и вы не сможете больше идти. Было бы глупо отправиться на тот свет просто потому, что вы не позаботились о своих ляжках.
Он с ней говорил, как с солдатом. А она так устала, что смогла лишь ответить: «Вы правы», — и поспешила последовать его совету. Впрочем, он действительно был прав. Она тотчас же заснула. Но через двадцать минут проснулась и сказала:
— Вы ничем не накрылись. Вы постелили мне мой плащ и накрыли своим.
— Не беспокойтесь, — ответил Анджело, — мне случалось в холода спать на голой земле в одном мундире. А он не слишком греет. У меня есть моя бархатная куртка, так что я ничем не рискую. Но раз уж вы проснулись, подождите. — И он заставил ее съесть кусочек сахара и выпить глоток водки.
— В животе у нас пусто. От той горсти маиса и чашки чая, которую мы выпили в амбразуре окна, уже не осталось и воспоминаний. Сон совсем не всегда заменяет обед, особенно после такой прогулки. Конечно, нужно бы развести костер и приготовить немного поленты, но честно скажу, у меня на это нет сил. Во всяком случае, часа на два нам и этого хватит.
Анджело заснул не сразу. Плечи у него болели. Раньше ему не доводилось таскать узлы; он был совершенно вымотан.
Важно было знать, ведет ли эта дорога к какому — нибудь городу, а если да, то нужно ли этому радоваться или совсем наоборот? Повсюду ли расставлены гарнизоны и карантины? Те двое в кабриолете, казалось, ни о чем не тревожились. Может, это какие-нибудь важные шишки, которым дорога везде открыта. Он вспомнил о сухой холере, которая на ходу выбила капитана из седла. В конце концов все равны, холера разит без разбора. Будущее виделось ему в мрачном свете.
Он высчитал, что они уже шесть дней бредут наугад, и нет никаких оснований полагать, что деревня около Гапа находится к северо-западу от того места, где они сейчас находятся. Он подумал, что борьба за свободу не имеет ни малейшего отношения к деревеньке около Гапа. Анджело понимал, что теперь ему не удастся добраться до того места, где Джузеппе назначил ему встречу. Он представлял себя на лошади, и никак иначе. Пеший поход, да еще с узлом на спине, поверг его в мрачное настроение. Кроме того, он был не совсем уверен, что они окончательно избежали карантина в Вомеле. Сжечь немного пороха в замочной скважине — это еще не достаточно, чтобы обрести уверенность и в успехе предприятия, и в себе самом. Он думал также о Дюпюи, который оставил ему и пистолеты, и даже его маленькую саблю; и все это за шесть франков, а может быть, просто так, от безразличия. «Все скоро превратятся в чиновников, — думал он, — только при чем здесь я?»
Наполовину окутанная туманом луна клонилась к горизонту, освещая ветви вечнозеленых дубов розовыми лучами. Молодая женщина спала, мило, по-детски посапывая во сне.
Анджело вспомнил о своих маленьких сигарах. Он выкурил первую сигару с таким удовольствием, что тут же от ее огонька прикурил вторую.
Если бы Джузеппе был здесь, Анджело с удовольствием объяснил бы ему, что он не так глуп, как это кажется. Карантин в Вомеле никто не охранял. Людей задерживали, запирали в четырех стенах, и все. Не было никакой нужды заниматься ими. Они сами себя охраняли. Самые ловкие на этом наживались.
«Я все делал не так, как надо, — подумал Анджело, — нужно было просто опуститься к решетке и сказать: «Откройте мне, я ухожу». Мне бы ответили: «Мы этого совершенно не ожидали, вы, вероятно, нездешний». Так вот, люди умирают потому, что им просто не пришло в голову сделать такой нехитрый шаг. Я не умираю, но я приложил для этого гораздо больше усилий, чем было нужно. Если бы Джузеппе был здесь, я бы ему сказал: «Я знаю, что мне грозит: с помощью каких-нибудь законов вы украдете у меня лошадь и заставите тащить узлы». А он бы рассердился и ответил мне: «Ты, конечно, не дурак, но что же мы тогда можем сделать для народа?» Себя он народом не считает и гордится этим. Они делают революции, чтобы стать князьями. Я тоже, но они отнимут у меня мою лошадь. Реальной остается только холера».
Свернув с большой дороги, они почти не встречали мертвых, если не считать того наглого капитана, который лежал на обочине, скрючившись, словно ребенок в материнском чреве, вместе со своими галунами и шпорами. Но Анджело вспоминал Маноск и тот смертельный ужас, который ему внушали ожидающие новой трапезы птицы, кидавшиеся на него, едва он закрывал глаза. Ему вспомнилась также адская жара, костры, где сжигали трупы, и жужжание мух.