До сих пор Анджело никогда не доводилось бывать на поле сражения. На дивизионных маневрах тех, кто должен был считаться погибшим, просто назначали по списку и отмечали, ставя мелом крест на мундире. Он часто спрашивал себя: «Как бы я вел себя на войне? У меня есть мужество идти в атаку, но есть ли у меня мужество могильщика? Нужно ведь не только убивать, но и уметь хладнокровно смотреть на убитых. А иначе ты будешь смешон и жалок. А разве человек может быть в чем-то благороден, если он смешон и жалок в своем ремесле?»
Анджело удержался в седле, когда его лошадь, внезапно отпрыгнув в сторону, спугнула большую стаю ворон, и он увидел лежащее поперек дороги тело. У него словно распахнулись глаза, и его взор охватил весь скорбный пейзаж, залитый безжалостным светом, и пустые дома с зияющими на солнце дверными проемами, через которые входили и выходили птицы. Он чувствовал, как дрожит под ним лошадь. Это был труп женщины, если судить по длинным распущенным волосам.
«Прыгай на землю!» — приказал себе Анджело, чувствуя, что он весь холодеет, а ноги против воли изо всех сил сжимают бока лошади. Но тут птицы снова обрушились на спину женщины, вцепились ей в волосы. Анджело соскочил с лошади и побежал к ним, размахивая руками. Вороны удивленно смотрели, как он приближается, и, лишь когда он был уже так близко, что они касались крыльями его груди, ног и лица, лениво взлетели, распространяя пресновато-сладкий запах. Лошадь была так напугана этим хлопаньем крыльев и одним опьяневшим от падали вороном, ткнувшим ее в бок, что она стремительно помчалась через поле. «Ну и попал же я в переделку», — думал Анджело, вглядываясь в чудовищное лицо женщины, лежавшей ничком у его ног.
Конечно, вороны выклевали у нее глаз. «Старые солдаты были правы, — сказал себе Анджело, — для них это первое лакомство». Ледяным комом подкатила тошнота, и он сжал зубы, чтобы его не вырвало. «Ну вот, господин служивый, вот вы и сдрейфили!» Он услышал, как лошадь во весь опор несется по дороге. Но самолюбие не позволило ему пуститься вдогонку за своим портпледом. Он не забыл насмешливые взгляды старых солдат во время двухнедельной кампании против Ожеро.[5] Он склонился над трупом. Это была молодая женщина, если судить по выбившимся из пучка длинным черным волосам, растрепанным воронами. Но лицо с выклеванным глазом и гримасой человека, глотнувшего уксуса, было ужасно. Тело уже разлагалось, и от него исходило чудовищное зловоние. Юбка была пропитана темной жидкостью, которую Анджело принял за кровь.
Он бросился к дому; на пороге на него обрушился целый шквал вылетевших оттуда птиц. Их крылья с шумом били его по лицу. Его охватила безумная ярость оттого, что он ничего не понимает и что ему страшно. Он схватил стоявшую у двери лопату и вошел. И тут же его чуть не сбила с ног бросившаяся на него собака. Она бы искусала его, если бы он инстинктивно не отбросил ее ногой. Она готовилась повторить прыжок, когда Анджело, видя, что к нему приближаются страшные, одновременно нежные и лживые глаза и измазанная обрывками плоти пасть, изо всех сил ударил ее лопатой. Собака упала с проломленным черепом. У Анджело от ярости шумело в ушах и перед глазами плыли темные круги, так что он не видел ничего, кроме собаки, тихо вытянувшейся в луже собственной крови. Наконец он понял, что незачем так сжимать черенок лопаты, и увидел нечто невообразимое.
Перед ним было три трупа, уже изрядно изуродованных воронами и собакой. Особенно досталось грудному ребенку. То, что от него осталось, напоминало большой кусок творога, размазанный по столу. Двое других, по всей вероятности старая женщина и довольно молодой мужчина, с их вывихнутыми членами, с их словно вымазанными синей краской лицами, с вываливающимися внутренностями, в изодранной и изжеванной одежде, казались смешными скоморохами. Они лежали плашмя на полу среди разбросанной кухонной посуды, опрокинутых стульев и рассыпанной золы. В их гримасах, в раскинутых, словно для объятий, вывихнутых на гниющих суставах руках было что-то невыносимо патетичное.