— Вы правильно сделали, что уехали из одного места и из другого, — сказал кларнетист. — Самое лучшее было бы уехать отовсюду. Только как это сделать? Вот поэтому я и шагаю теперь. Но у меня есть моя трубка.
Он рассказал ужасные вещи о карантине в Риане. Тогда стояла жара, и все вокруг было пронизано невыносимым рыжим светом.
— Солнце обычно ассоциируется у нас с представлением о здоровье и радости. Когда же мы видим, что оно, будто кислота, разъедает тела, подобные нашим (и следовательно, священные), только потому, что они мертвы, то у нас возникает очень точное представление о смерти, от которого делается очень не по себе. А вместе с этим приходят в голову и новые мысли о солнце, о золотистом цвете, которым оно все окрашивает и который нам так нравится. Синее небо — это прекрасно. Синее лицо, смею вас уверить, производит очень странное впечатление. И тем не менее это тот же самый цвет, с очень незначительными нюансами. Во всяком случае, очень похожий на синеву морских глубин. В одном песчаном карьере, где я пытался укрыться от грозы, я нашел совершенно высохшие, без единого грана гнили трупы. Они были золотистыми с головы до ног. Это очень уродливо.
Он открыл одно очень странное свойство эгоизма. Эгоист любит всех. Он прожорлив в этой любви. Признаюсь, что я таков. Да и все остальные тоже. Теперь эгоисты удаляются в пустыню. Как святые. Но когда человек остается один, он обнаруживает самого себя. Становится жаден до самого себя. Что же тогда? Тогда — все эти излишества и мерзости, о которых и говорить не хочется.
Некоторое время они шли молча. Ночь наконец спустилась, черная и почти беззвездная. Впереди них трепетали красные отсветы. Дорога пошла вниз. В долине, на лугу, который казался ярко-зеленым ковром, полыхали два огромных костра, освещавшие стены небольшого городка.
— Это Сен-Дизье, — сказал кларнетист. — Мне говорили, что у них тут какие-то внутренние конфликты, в которые не следует совать нос. Но похоже, что это результаты гораздо более серьезных конфликтов с холерной мушкой.
— Я знаю эти костры, — сказал Анджело. — Раз они все еще сжигают своих покойников, значит, мы ни на шаг не ушли от Маноска, где этот запах горелого сала на всю жизнь отбил у меня вкус к жареному мясу.
Запах горелого сала понемногу вытеснил живой запах камней и сухих деревьев на плато.
Молодая женщина закрыла глаза руками.
— Они поджаривают протухших христиан, — сказал кларнетист. — Надо сказать, что в этом зрелище есть нечто утешительное, когда знаешь, до какой мерзости дошли они тут от страха. У них, надо полагать, была к этому склонность. Кто бы мог подумать, что эта горная деревушка на самом деле Содом и Гоморра. Кто, кроме мушки? Мне кажется, она здорово повеселилась. Если вы не можете выносить это зрелище, мадам, я советую вам выколоть себе глаза. Это избавит вас от труда закрывать лицо руками. Холера уйдет, и тогда придется смотреть в зеркало.
Несмотря на свою любовь к свободе, Анджело с трудом сдержал порыв гнева. Но он все-таки был ближе к тем, кто склонен видеть мерзость повсюду.
Молодая женщина опустила руки. В слабых розовых отблесках далекого пламени ее лица почти не было видно. В этом неясном и обманчивом свете она казалась смущенной, озабоченной, растерянной.
Подойдя ближе, они разглядели в темноте очертания города. По всей видимости, это был главный город округа: такие пузатые стены обычно окружают крупные населенные пункты. В черноте ночи можно было все-таки различить силуэты двух массивных колоколен, торчавших, словно бычьи рога, над поверхностью крыш.
Дорога шла через город. Анджело отказывался идти туда.
— Не для того мы бежали из Маноска, где уже перестали сжигать трупы, чтобы прийти туда, где люди все еще вынуждены этим заниматься.
— Лично мне все равно, куда идти, я готов ко всему, однако я думаю, что все это не так уж страшно. Единственно, конечно, придется пробираться через сады и огороды. Если идешь пешком, то перелезть через забор не сложно. А вот с вашим мулом будет потруднее. Судя по тому, что мне говорили, холера здесь последняя спица в колеснице. Мертвые мертвы, их сжигают и больше не вспоминают о них. Люди вылечились от своего страха (а струхнули они здорово), когда поняли, что холера — это дело, что благодаря ей можно без труда кое-что подзаработать, а потом и повеселиться всласть. А для этого им нужны клиенты. Когда же пытаются обойти их стороной, они считают, что этим у них вынимают хлеб изо рта. Вот тут-то они и сатанеют! Хотите знать мое мнение? Надо пройти со стороны костров, там у них наверняка нет караула. Засады они устраивают в темноте. Они считают, что люди инстинктивно стараются уйти подальше от этой кухни. Пахнет она, действительно, неважно. Ничего, зажмем носы и пройдем. Покойники, да еще поджаренные, никому не могут причинить вреда. Зато у живых есть всякие идеи, например размещать мужчин и женщин в двух разных карантинах.