— Ну, может, вы мне наконец скажете, что здесь происходит, — сказал Анджело, как только дар речи вернулся к нему.
— Как, вы не знаете? — удивился молодой человек. — Откуда же вы приехали? Это холера morbus,[6] старина. Никогда еще не было такого мощного десанта азиатской холеры. Выпейте-ка еще, — сказал он, протягивая фляжку. — Можете мне верить, я — врач, — Он подождал, пока Анджело кончит чихать и вытрет слезы. — Дайте-ка я тоже немного выпью. — Он отхлебнул глоток — и хоть бы хны. — Я привык, — пояснил он. — Вот уже три дня, как я только на этом и держусь. Смею вас уверить: то, что я видел вон в тех деревнях, — тоже не сказка.
Тут только Анджело заметил, что молодой человек на последнем издыхании и только по инерции держится еще на ногах. Лишь в глазах его светилась ирония. Анджело это показалось очень привлекательным. Он уже забыл о ледяном дыхании смерти и мысленно говорил себе: «Вот каким надо быть!»
— Вы говорите, что в домах полно трупов? — спросил молодой человек.
Анджело рассказал ему, как он заходил в три или четыре дома и что видел в каждом из них. И добавил, что поскольку в других домах полно птиц, то вряд ли есть шансы найти там хоть одного живого человека.
— Значит, с Омергом все кончено, — сказал молодой человек. — Это была славная деревенька. Полгода назад я тут лечил несколько человек от воспаления легких. Между прочим, я их всех вылечил. И выпить тут люди были совсем не прочь. Я, пожалуй, все-таки пройдусь по деревне. Кто знает? А вдруг тут найдется один, еще не покрытый плесенью, где-нибудь в углу. Это моя обязанность. А что мы, собственно, торчим посреди дороги, не думаете ли вы, что под деревьями все-таки лучше?
Они укрылись под тутовыми деревьями. Прохлады не было и в тени, но по крайней мере солнце не жгло затылок. Они сели на сухую, потрескивающую траву.
— Ничего не попишешь, в неприятную вы попали историю. Оставьте ноги на солнце. Кой черт вас сюда занесло?
— Я направлялся в замок Сер, — ответил Анджело.
— С замком Сер все кончено, — сказал молодой человек.
— Они все умерли?
— Естественно. А другие, которые были немногим лучше, набились в почтовую карету и дали деру. Но далеко они не уедут. Хотел бы я знать, что вы собираетесь делать?
— Ну, во всяком случае, — ответил Анджело, — я не собираюсь давать деру. — Он всматривался в ироничные глаза.
— От этого свинства, старина, — сказал молодой человек, — есть только два средства: бегство и огонь. Старая, но проверенная метода. Полагаю, что вы это знаете?
— Сдается мне, что вам это тоже известно, и все — таки вы здесь.
— Работа, а иначе, уверяю вас, я бы тоже дал тягу, и немедленно. Похоже, что в Дроме пока еще все спокойно; это там, позади, в пяти часах ходу по горным дорогам, будем смотреть на вещи трезво. Ну, как ноги?
— Отлично, — ответил Анджело. — Это не Бог весть какие ноги, но смею вас уверить, что идут они только туда, куда я этого захочу.
— Ну, это уже ваше дело, — ответил молодой человек. — А выглядите вы получше, не такой белый. А уж раз к вам вернулись краски, то вряд ли мне удастся убедить вас поступать благоразумно.
— Ну вот, а теперь вы побледнели, — сказал Анджело улыбаясь. Иронические глаза откликнулись на улыбку.
— Да, я действительно вымотался, — сказал молодой человек, прислоняясь к стволу шелковицы. — Дайте-ка мне глоток нашего лекарства.
Крепкий душистый напиток из фляжечки, а главное, взгляд этих иронических глаз окончательно привели Анджело в чувство. Ему внезапно страшно захотелось курить. У него, должно быть, еще остались сигары, те, которые ему покупал конюх в Баноне. Он открыл портсигар, там их было ровно шесть.
— Вы хотите курить, — сказал молодой человек. — Это хороший признак. Дайте-ка мне одну на пробу. Могу вам сказать, что последние три дня и три ночи я и помыслить об этом не мог. Хотя и не обещаю, что не хлопнусь в обморок.
Но все обошлось, он затягивался с явным удовольствием.
— Странно человек устроен, — сказал он, когда понял, что сигара его успокаивает. — Мне было немного не по себе, когда я вас встретил.
Анджело тоже наслаждался сигарой. «У него стали совсем другие глаза, — подумал он. — И сейчас они гармонируют с этими красивыми детскими губами, окруженными бородой. Я знаю эту иронию обреченности. Жутковато, должно быть, в тех деревнях, откуда он пришел!»