Спускалась ночь, но он скакал еще час, прежде чем окончательно стемнело. Он увидел, что выехал на пересечение долин и что его тропинка вливается под прямым углом в широкую проселочную дорогу. «Здесь надо вести себя, как на вражеской территории, — подумал он. — Урок пошел мне на пользу. Здесь тоже могут быть баррикады. Поеду-ка я лучше напрямик через поля». Справа от него журчал ручей, который позволил ему обогнуть баррикаду каторжника. Этот ручей впадал в другой, более мощный, гулко ворочавший гальку в тишине ночи. «Переходи на ту сторону, — сказал себе Анджело, — и держись на ровном расстоянии от дороги, так, чтобы тебе были видны тополя на ее обочине, и от этого потока, который постоянно напоминает о себе своим грохотом». Необходимость применить на деле свои военные навыки приводила его в восторг. Это отвлекало его от возвращавшихся с наступлением ночи воспоминаний о «маленьком французе», который отвечал безжизненным оскалом и прожорливым лисам, и негашеной извести капитана.
Сначала Анджело попал в заросли колючего кустарника, откуда он выбрался с большим трудом, оставив на ветках обрывки своей рубашки. Наконец он выехал на скошенные поля и смог продвигаться спокойно. Ночь была густой, без единой звездочки. Только по шелковистому шелесту он догадывался, что проезжает мимо тех рощ, которые видел в свете заходящего солнца.
Поле казалось бесконечным. Лошадь иногда спотыкалась о небольшие бугорки, но тотчас же энергичным движением выбиралась на ровную дорогу.
«Все-таки странно, — подумал Анджело, — эти поля должны принадлежать какой-нибудь деревне или по крайней мере трем или четырем фермам, а я не вижу никаких следов домов». Еще не поздно, и в окнах должен бы быть свет. Присмотревшись, он различил белеющие в темноте силуэты домов. Можно было предположить, что в некоторых из них окна и двери распахнуты настежь.
«Я, должно быть, еду мимо густых зарослей жасмина. Гроза, вероятно, сбила цветы, и теперь они гниют на дороге», — подумал Анджело, почувствовав густой сладковато-навозный запах. И вдруг он понял, что это был запах брошенных трупов. Забыв об осторожности, он пришпорил лошадь, которая, вся дрожа, продолжала осторожно продвигаться вперед.
В предгорьях соловьи поздно вьют гнезда. Анджело слышал, как они перекликаются в густой листве. В гулкой тишине ночи их трели звучали словно переливы золотых колокольчиков. Он вспомнил, что эти птицы плотоядны. Ему приходили в голову странные мысли о соловьях, о мертвецах, которыми они, должно быть, питались, и об этих золотистых трелях, отражающихся от сводов ночи.
Вскоре запах раздавленных цветов жасмина уступил место другому, более сильному запаху, такому густому, что, если бы не мрак, можно было бы видеть, как он, словно дым, клубится над землей. Кусок колбасы и краюха хлеба каторжника только раздразнили голод Анджело, поэтому запах, хотя и противный, показался ему аппетитным. Казалось, что где-то жарится огромный дрозд, или вальдшнеп немного с душком, или фазан, до которого так охочи старые гурманы. «Я не слишком люблю дичь, — думал он, — но для тех, кому уже доступны лишь радости чревоугодия, это — настоящее наслаждение; они заменяют им любовь. Во всяком случае, я бы не отказался от нескольких кусочков подрумяненного хлеба, на который намазывают хорошо прожаренное, с легким душком мясо». Однако запах был настолько силен, что вскоре показался ему тошнотворным. Волна соленой слюны подкатила к горлу, и он вынужден был нагнуться, чтобы извергнуть ее.
Неожиданно что-то темное перегородило ему дорогу. Это была довольно большая и очень густая роща. Он не решился углубляться туда в темноте; у него не было ни малейшего желания слезать с лошади. Он обогнул рощу и увидел впереди кроваво-красные отблески. Он понял, что приближается к какой-то котловине, в глубине которой горел костер, издававший этот неприятный и даже тревожный запах. В нем смешивался запах смолы и специфический запах горящих буковых дров, и в то же время он вызывал в душе ощущение чего-то огромного и необычного. Однако это неприятное ощущение чрезмерности тем не менее настойчиво тревожило его голодный желудок.
По мере приближения отблески становились все более яркими, сохраняя при этом интенсивный, почти темный, кроваво-красный цвет. Анджело увидел, что над костром поднимается тяжелый, более черный, чем ночь, дым и падает на землю жирными хлопьями. Наконец он увидел раскаленную добела сердцевину костра.