Потом кто-то, вероятно бывший там в дозоре, окликнул его:
— Месье Ригоар?
— Я не месье Ригоар, — ответил Анджело.
— Месье Мазуйе?
— Нет.
— Так кто же вы? — спросил показавшийся из темноты человек.
— Я — тот, кто не понимает, что здесь происходит.
— Откуда вы? — спросил человек. Лицо его трудно было рассмотреть, но он казался вполне заурядным, а в голосе звучала та любезность, с которой обычно встречают человека в надежде, что он вызволит вас из затруднительного положения.
— Я пытаюсь выйти к Марселю, — ответил Анджело, уклоняясь от каверзного вопроса.
— Вы не туда идете, — сказал человек. — Марсель в противоположной стороне.
— Так, стало быть, мне нужно идти обратно?
— К счастью для вас, да, потому что здесь вас не пропустят.
— Это почему?
— Из-за холеры. В Систерон никого не пускают, а вы как раз находитесь у ворот города. — И он указал на нечто темнеющее над красными сполохами костра. В его свете где-то высоко на фоне неба вырисовывался силуэт города и прилепившейся к скалам крепости.
— Там мне нечего делать, — произнес Анджело, словно говоря сам с собой. — А что это за костер там внизу? — спросил он.
— Мы сжигаем трупы. У нас больше нет извести.
У Анджело вдруг мелькнула мысль, что, быть может, этот мир, вселенная — Все это лишь чья-то чудовищная шутка.
— Вы не видели месье Ригоара? — наивно спросил человек.
— Я его не знаю, — ответил Анджело, — да и вообще в двух шагах уже ничего не видно.
— Хотел бы я знать, где их носит. Им бы следовало быть здесь уже час назад. Мне это уже начинает надоедать. — Человеку явно хотелось говорить. Анджело неподвижно смотрел на погребальный костер, на медленный танец огненных языков пламени и жирного дыма, и в этом зрелище, как и в отмеченном такой успокоительной низостью лице каторжника, было что — то завораживающее.
Человек сказал, что из добровольцев были созданы комитеты защиты, но что он всегда сомневался в доброй воле месье Ригоара.
— Богатые люди вылезают вперед, только если это дает им известность, а когда нужно действительно приниматься за дело, они все переваливают на бедняков. Я чувствовал, что они оставят меня тут на всю ночь. Я был уверен, что, как только понадобится приехать сюда среди ночи с целым возом трупов, не найдется никого, кроме меня да еще нескольких бедных малых. На самом-то деле никого, кроме меня, и нет: другие — это каторжники. Ну а придумали все это — устроить здесь костер и приказать каторжникам свозить сюда трупы — месье Ригоар, месье Мазуйе, месье Террасой, месье Бартелеми и прочие важные шишки. И обязательно ночью, чтобы не вызывать паники у населения. Как бы не так, население! Телеги грохочут сильнее, чем все полковые барабаны, вместе взятые. Да еще этот огонь, который виден за целое лье из окон. Не говоря уж о запахе. Славная штука получается!
Но видневшийся наверху сквозь языки пламени зеленоватый город казался спокойным.
— Много мертвых? — спросил Анджело.
— Сегодня восемьдесят три.
Анджело внезапно повернул лошадь, но человек успел ухватиться за повод.
— Подождите меня, сударь, — сказал он. — Согласитесь, что я не очень-то нужен здесь сейчас, у этого костра, где двести-триста трупов сгорят и так, без посторонней помощи. Поверьте мне, я выполнил свой долг. Право же, мне очень не хочется оставаться здесь.
— Ну конечно, пойдемте, — сказал Анджело как можно мягче.
Человек знал тропинку, ведущую к дороге. Ту самую, по которой он приехал с телегой. Вдруг лошадь, едва не наступив на что-то, лежащее посреди дороги, отскочила в сторону. Человек высек огонь, говоря, что ни один труп не был потерян, и наклонился к дороге.
— Это каторжник, — сказал он. — Только что он был со мной и вот уже мертв. Пойдемте отсюда скорей, сударь, прошу вас.
Он задул огниво и зашагал вперед, ведя лошадь за повод.
— Проводите меня до дозорного поста, сударь, пожалуйста. Это в двух шагах отсюда, — сказал он, когда они вышли на дорогу.
Еще несколько минут они шли в темноте, потом увидели фонарь на баррикаде.
— Хотите сигару? — спросил Анджело.
— Не откажусь, — ответил его спутник. Они закурили.
— Ну вот, я малость и взбодрился, — сказал человек. — А вам надо вон туда. Идите прямо по дороге, не сворачивая в поле, там такие рытвины, что можно сломать шею.
— А вы не думаете, что на дороге я наткнусь на такой же вот фонарь, где также можно сломать шею?
— Не раньше чем через два лье, у въезда в Шато — Арну.
— Так что же делать?
— Не знаю, но на вашем месте я бы предпочел уложить четверых или пятерых, как угодно, хоть загрызть их, только вырваться отсюда. В других местах, может, еще хуже, но ведь этого не знаешь.