— Ты читаешь мои мысли, — ответил мрачный голос.
— Да, но что делать, чтобы сохранить порядок? Тем более что все летит к черту, как в сражении при Лейпциге.
— Это точно! Кругом царит понос.
— Не переживай, — ответил галстук.
— Можно попробовать взглянуть в телескоп. И тогда такое увидишь, — возразил мрачный голос.
— И какой будет цвет? — спросил галстук.
— Цвет пчел, — ответил мрачный голос.
— Неглупо. Ты знаешь, что есть циркуляр за подписью Жиске?[9]
— Ну и что там?
— Так, всякие истории.
— В каком духе?
— В духе этих типов на улице.
— Это тем более меня укрепляет в мысли о «цвете пчел».
— Да, тогда становится понятной позиция Жиске.
— И золото Мишю тоже, — добавил мрачный голос. — Монеты были новые, а новые монеты идут от того, кто их чеканит. Так я думаю.
— Это глубоко.
— Не глубже, чем колодец, где Истина принимает сидячую ванну.
— Так что будем делать?
— Надо дать ему возможность удрать через заднюю дверь.
В течение всего этого разговора Анджело неотвязно думал о полученных ударах. Он был буквально вне себя от ярости при мысли, что эти подонки избили его и волокли по земле. «Они плюнули мне в лицо», — без конца повторял он, мысленно перебирая все возможные способы отомстить. Погруженный в эти мысли, он не замечал окружающего, что придавало ему несколько высокомерный, однако не лишенный благородства вид.
— Следуйте за этим человеком, — сказал ему персонаж с шелковым галстуком.
А поскольку Анджело не двигался, он повторил:
— Сделайте одолжение, сударь, следуйте за этим человеком.
Анджело слегка кивнул головой. Первого обращения он просто не слышал.
— Вы очень хорошо держались, — сказал ему мрачный голос, пока они шли по длинному коридору.
Человек с мрачным голосом встал на табуретку и задул керосиновую лампу, висевшую в углублении стены. Он открыл дверь, которая вела в сады, осторожно выглянул, внимательно прислушался к звукам, раздававшимся справа и слева. Из сада доносилось лишь умиротворяющее пение древесных лягушек.
— Никогда не знаешь, чего ждать от этих трусов, — сказал он. — Они до того хитры!.. Ничего, путь свободен, пойдемте. Главное, не зацепиться за шпалеры.
— Я абсолютно ничего не понимаю, — сказал Анджело. — Я не понимаю, почему я должен прятаться. Я никому не причинил зла.
— Тише! Никогда не следует говорить о своей невиновности. Если вам нужны убийцы, берите трусов. Они пойдут с охотой, потому что это их успокаивает. Пока они убивают, они не думают о своем страхе. Осторожно, не наступите на капусту.
Они шли через огород.
— Никогда у меня не будет потребности убивать, — сказал Анджело. — Такая необходимость возникала только раз, и я сам с этим справился.
— Ну так и не надо в доме повешенного говорить о веревке, — ответил его проводник. — А теперь идите за мной след в след: тут у меня грядки фасоли.
Наконец они дошли до изгороди, сквозь которую виднелась пустынная улица, освещенная красным фонарем.
— Я сейчас открою вам дверь, — сказал Анджело его проводник и добавил с солдатской простотой, положив руку ему на плечо: — Вы даже не представляете, сколько еще во мне революционного пыла. Можете мне поверить, что, несмотря на мой возраст, я хоть сейчас готов на баррикады. Так вот, если я вам говорю «потише!», значит, надо потише. Холера, конечно, свинство, но есть свинство и похуже. А потому не геройствуйте.
— Так в чем же все-таки дело? — спросил Анджело.
— Кое-кому заплачено за распространение слухов о том, что колодцы отравлены по приказу правительства. Теперь понимаете?
— Это подлость, — сказал Анджело.
— Но поскольку она рассчитана на подлецов, то расчет точен, — возразил мужчина.
Он открыл калитку:
— Направо вы выйдете в город, налево — в поле. Всего доброго, сударь.
Анджело пошел направо. За фонарем улица сворачивала к конюшням, от которых хорошо пахло конским навозом. Воспользовавшись тем, что он оказался в темноте, Анджело проверил содержимое своих карманов. Он рассовал свои вещи в три брючных кармана. В одном был пистолет, который он разрядил в воздух перед баррикадой, в другом — носовой платок и три маленьких сигары. В заднем кармане был заряженный пистолет и тридцать луидоров. Он пересчитал монеты.
«Если бы я не вел себя как мальчишка перед этими трясущимися за бочками мещанами, у меня бы остался не один, а два выстрела, — подумал он. — Прав этот солдат, который теперь стал полицейским… Незачем геройствовать. Из-за того, что я поддался желанию пустить пыль в глаза, я теперь могу убить только одного из этих подонков. Я смою оскорбление, только если убью того, кто плюнул мне в лицо». Он не мог избавиться от мысли о мщении.