Наконец, латники не выдержали, повернули, будто это могло спасти их от разгрома.
Раковский догнал кого-то, с оттягом рубанул так, что противник сразу выпал из седла, и тут сквозь охвативший азарт услышал аппель. Сразу стала ясна причина сбора. Слева, собираясь ударить во фланг расстроенным схваткой эскадронам, неслись польские уланы.
Гусары лихорадочно строили фронт. Они не успевали, только откуда-то из сплошных клубов дыма вынырнули стройные шеренги русских драгун. Что за полк, Раковский не рассмотрел, потом сочтемся за помощь. Пока же…
— Вперед, марш-марш!
Но как же жарко! Не скажешь, что август на исходе. Ничего. Выдюжим! Пусть Москва окажется им всем братской могилой!
Подвергнувшись удару сразу с двух сторон, уланы повернули, подставляя спины. Прозвучал ли аппель на этот раз, Арсений сказать не мог. Удиравшие поляки вдруг исчезли, а впереди возникло стройное каре пехоты. Разрозненные группки гусар даже при желании не могли прорвать строй, но все-таки неслись на ощетинившиеся штыками ряды. Залп прозвучал почти в упор. Конь под майором вдруг полетел на землю, и Раковский едва успел выскользнуть из стремян. Вроде цел. Даже сабля привычно болтается на темляке. Кто-то подскочил сзади, прохрипел:
— Ваше высокоблагородие! Сюда!
До французов было шагов тридцать, и медлить Арсений не стал. Вскочил на лошадь позади гусара, успел отметить, что лежавших на земле в родном синем не так много, большинство гарцует в отдалении или торопливо отходит к едва виднеющимся вдали родным штандартам. И повсюду носятся оставшиеся в одиночестве кони.
Одного удалось поймать по дороге. Раковский наскоро успокоил животное, запрыгнул в седло. Судя по прибору, уланское. Нечего было поляку лезть в чужие пределы!
Наскоро проверил пистолеты. Заряжены. Прежний владелец то ли не успел из них выстрелить, то ли проявил прыть и перезарядил после использования.
Да какая разница?
— Арсений Петрович, как ты? — Вадбольский с перебинтованной головой, без кивера, с тревогой посмотрел на офицера. Сразу отметил чужую лошадь, прорванный в нескольких местах ментик, разбитый кивер.
— Цел, — на самом деле сильно болела левая рука, кажется, до нее все-таки дотянулась вражеская сталь, ныло отбитое при падении колено, но ведь на ногах, в седле держаться может, драться — тоже, бой продолжается, а прочее — мелочи, не заслуживающие упоминания.
Князь кивнул. Он сам был таким же и не сомневался в праве офицеров самим решать, что делать. Да и до ран ли нынче? Тут хоть зубами, но держись.
— Опять прут. Вроде саксонцы, — полковник кивнул на показавшуюся вдали сверкающую шеренгу. — Хотят по пехоте ударить. Думаю, сумеем взять их во фланг. Чуть подпустим для верности…
Впереди сразу несколько ядер взрыло землю. Еще немного, и ударили бы прямо по строящимся мариупольцам. Слева в ответ громыхнула своя батарея. Клубы дыма поползли над полем, рассеялись, а артиллеристы уже сноровисто перезарядили пушки и выстрелили еще раз.
Еще дальше шли колонны к атаке какого-то пехотного полка, только рокотов барабанов отсюда не было слышно за канонадой. Заметили вражескую кавалерию, торопливо стали перестраиваться в каре.
— Командуйте левое плечо, Арсений Петрович! Я атакую с первым батальоном. С богом!
Раковский повернулся к поредевшим шеренгам.
— Гусары! Не робеть! За веру и Отечество!
— Ура!
Саксонцы заметили атаку, попытались на ходу повернуть, только не успели. Строй их был мгновенно смят, и вновь разыгралась бессчетная кавалерийская карусель.
— Ваше высокоблагородие! Драгуны!
— Аппель!
Но теперь не успевали уже мариупольцы. Да какая разница, сколько врагов? Руби и коли, пока есть силы. А нет сил, всё равно дерись… Пусть навеки запомнят деревушку с непритязательным названием Бородино…
— Скусить патрон!
Великая вещь, армейская подготовка. Саня проделал всё машинально, совсем не задумываясь над действием. Немного пороху на полку, остальной высыпать в дуло, засунуть туда же бумагу, послужащую теперь пыжом, заложить пулю. Затем резким движением шомпола вбить это всё до места. Взвести курок.
— По кавалерии! Целься точнее!
Избежать участия в сражении не удалось. Только теперь появился кашель, засопливело, однако перед самым боем никого болезни не волновали.
Если бы немного раньше!
Кажется, от топота копыт вздрагивала земля. И никуда не деться от прущей кавалерии. Побежишь — зарубят, а пока еще можно выкарабкаться. Хочешь жить, значит, стой.
Но как же страшно! Вот сейчас налетят, втопчут в пыль и, не заметив содеянного, помчатся дальше. У них даже лошади кажутся со слонов.