А Метелкин разошелся не на шутку. Он уже лихо размахивал рукой и последние слова, не хуже артиста, обратил непосредственно к сидящим в первых рядах:
Последняя строка не очень–то складно вышла, да уж где тут разбирать! Метелкина проводили с трибуны так, как не провожали потом ни одного оратора. Хлопали так долго, что в вестибюле не выдержал оркестр, ударил марш и снова «Смело, товарищи, в ногу!». Зал поднялся и запел.
Глядя на воодушевленные песней лица, Анохин невольно слегка дирижировал, и ему уже как–то не хотелось верить, что через десять — пятнадцать минут этот дружный зал резко расколется на две непримиримые половины.
«Неужели мы едины лишь в песне? — подумалось ему. — Почему же, как только доходит дело до практического осуществления тех же самых идей, о которых поем сейчас, начинаются оговорки, разногласия, противоречия и вражда! Ведь есть же, наверняка есть слова, которые могут дойти до самого сердца всех собравшихся здесь. Ну, если не всех, то, по крайней мере, большинства из них, дойти и взволновать так же, как доходит и волнует эта песня!»
А потом он подумал о том, что эту истину отлично усвоили эсеры! Речь их ораторов — этих присяжных краснобаев, польется так плавно, с такими переходами от язвительности к трагизму, с такими заклинаниями и поклонами в сторону святого русского мужика, что у того же самого мужика душу захолонет и слезы из глаз выжмет. Так говорить им легко. Ведь не на их плечах висит вся тяжесть ответственности за то великое и малое, что вобрало в себя единственное слово — революция. Не за их спиной стоят миллионы голодных ртов городской бедноты, не на них нацелены штыки и ненависть мировой буржуазия. Не им, а большевикам отвечать перед народом за голод, разруху, спекуляцию, за безработицу на Онежском заводе или стихийное бедствие в Каргополье.
Песня кончилась.
Уже при выборах мандатной комиссии стало ясно, что беспартийное крестьянство отдает предпочтение левым эсерам. Но мандатную комиссию удалось без споров и разногласий сформировать на основе равного представительства. Сложнее оказалось с постом председателя съезда. Как только было объявлено о выдвижении кандидатур, Александр Копяткевич от имени фракции большевиков внес предложение избрать Анохина. Сразу же представитель Петроградской боевой организации левых эсеров Самохвалов выдвинул кандидатуру Балашова.
Зал напряженно загудел, грозя тут же расколоться на непримиримые части. Тогда левый эсер Тихомиров внес предложение, чтобы обе фракции договорились о председателе до голосования. Но тут свою провокационную роль сыграли петрозаводские меньшевики.
Из задних рядов к трибуне рванулся Василий Куджиев, возглавлявший Олонецкий эсеро–меньшевистский губсовет до 4 января 1918 года. Он не дошел даже до трибуны и остановился посреди зала:
— Считаю последнее предложение по меньшей мере странным. Опять важный вопрос хотят решать не по воле собравшихся здесь полномочных представителей губернии, а где–то заглазно. Это нарушение демократии, недоверие съезду. Съезд должен сам избирать своего председателя. Кандидатуры выдвинуты, и надо голосовать!
Крики «Просим!» и «Долой!» покрыли слова довольного Куджиева.
Дело было сделано, пришлось голосовать. Кандидатура левых эсеров собрала на 26 голосов больше, и польщенный, но тщательно скрывавший это Балашов двинулся к председательскому столу. Шел он неторопливо, словно бы нехотя. С подчеркнутым дружеским расположением пожал руку сходившему в зал Анохину, и это вызвало новую бурю аплодисментов. Балашов произнес краткую вступительную речь, суть которой сводилась к тому, что оказанное ему доверие он намерен обратить на пользу избравшего его собрания и постарается не столько руководить съездом, сколько руководствоваться его волей.
Копяткевич тихо шепнул сидевшему рядом Анохину:
— Сейчас станет ясно их истинное намерение…
Как только Балашов закончил свою речь, Копяткевич попросил слова и предложил послать от имени съезда приветственную телеграмму Совету Народных Комиссаров в Москву, Союзу Коммун Северной области в Петроград и всем уездным исполкомам Олонецкой губернии,
В первую минуту Балашов заметно растерялся. Не зная, как поступить, он вопросительно посмотрел на Самохвалова, но тут опять вмешался Куджиев.