— Тихон Захарович, вы допускаете принципиальную ошибку. Так работать нельзя.
По тому, как сразу побледнело лицо Орлиева, можно было ожидать, что сейчас произойдет что–то невероятное.
Панкрашов подался чуть вперед, готовый предотвратить несчастье. Даже Вяхясало вынул изо рта трубку и застыл, держа ее в согнутой руке.
Но невероятного не случилось. Тихон Захарович вдруг сморщился, глубоко вздохнул и отвалился к спинке кресла, прижав руку к сердцу.
— Панкрашов, сходи к сторожихе, принеси водицы, — тихо попросил он и крикнул вслед: — Да скажи ей, чтоб впредь вода всегда стояла здесь. Безобразие! Разбили графин и купить не могут!
Панкрашов вышел. Несколько секунд стояла тишина.
— Ты видел сегодняшнюю сводку? — кивнул Орлиев Виктору.
— Не видел, но догадываюсь.
— А так можно работать?
— Нельзя.
— Вот то–то и оно… А ты в штабеля зарываешься. Не до них нам, если уже шесть тысяч кубов долгу…
— Не согласен. Штабеля тоже не мелочь… То есть, в сравнении с долгом, конечно, мелочь… Но ведь и долг потому, что мы везде, на всех циклах работаем так же, как на штабелевке. Технически малограмотно мы работаем…
Виктор высказал свое мнение о неразумном отводе лесосек, о запущенности профилактического и среднего ремонта механизмов, о недооценке дорожного строительства — о всем том, о чем он думал, шагая по лесовозной магистрали.
Орлиев хмурился, недовольно сопел, но терпеливо слушал. Панкрашов принес литровую банку с водой и стакан. Тихон Захарович отпил несколько глотков, отодвинул воду от себя и снова навалился грудью на стол, давая понять, что готов все выслушать до конца. За неплотно закрытой дверью в соседней комнате тоже притихли, и теперь голос Курганова, казалось, разносился по всему дому.
— Все? — спросил Орлиев, когда Виктор закончил.
— Все.
— Ну что ж… Критиковать ты умеешь. Хотя недостатка в критике мы и раньше не испытывали…
— Тихон Захарович, Курганов много правильного говорил, — подал голос осмелевший Панкрашов.
— Помолчи, — глянул в его сторону Орлиев. — «Санька–критикан» тоже много правильного говорит. Это я к слову. А с тебя, — он посмотрел на Виктора, — другой спрос. Ты не ревизор и не уполномоченный из треста. Тебе не критиковать, а исправлять все надо… Да–да, своими руками, горбом своим.
— Я разве отказываюсь? Я готов взяться хоть сейчас. Важно ваше отношение…
Орлиев словно пропустил его слова мимо ушей.
— В первые дни все всегда начинают с критики. А как же? Это очень удобно. Наладятся дела — тем больше славы. Не наладятся — опять же заручка есть.
— Тихон Захарович, разве я ради славы?!
— Я не о тебе и говорю, Курганов! Ты не обижайся, а лучше делом докажи, что ты не из тех, кто критику своей профессией сделал. — Он помолчал, побарабанил пальцами по столу. — Мысли твои дельные. Давай договоримся так. Денька через два–три соберем руководящий состав и заслушаем тебя. А ты подготовься как следует.
— Обязательно, Тихон Захарович! — обрадовался Виктор.
— Вот так и порешим… А что касается биржи — прошу туда не лезть… Ты сгоряча наломал дров, обидел приемщицу, и теперь только ненужные придирки будут. Не до того нам. Наладим поток, тогда время будет и за биржу приняться. Надо во всем видеть главное, по нему и бить!
Возражать Виктор не стал, хотя и чувствовал, что, уступая, идет на сделку со своей совестью. «Ничего, доберемся до биржи, тогда и он поймет мою правоту», — успокоил он себя.
Разговор о делах притих. Посидели, покурили, перекидываясь случайными фразами о прогнозах погоды, об открывающейся на днях охоте, о строительстве и ремонте жилья. Панкрашов между прочим сказал, что недавно ночью слышал какие–то сильные взрывы с Засельской стороны. Орлиев недоверчиво нахмурился, но Вяхясало тоже подтвердил, что и он слышал их, и даже не один раз.
— Может, учебные бомбежки, — высказал предположение Панкрашов.
— Учебные бомбежки так близко к границе не станут проводить, — возразил Орлиев. — Строят там что–то…
Упоминание о бомбежках немедленно перевело разговор на тему о водородных бомбах, о которых в то время много писалось в газетах.
Из соседней комнаты один за другим в кабинет перебрались люди. Народу набралось столько, что сразу стало тесно и дымно.
Виктор почувствовал, что все ждут его мнения по этому вопросу. Ведь как–никак он приехал из Ленинграда, и среди присутствующих был единственный с высшим образованием.