Далеко впереди виднелись фигурки убегавших австрийских солдат в серо-голубых мундирах, спешивших скрыться в лесу.
- Эскадрон, шашки вон! Пики в руку! Справа по три, галопом, за мной ма-арш! - услышал Головинский крик Барбовича и сразу же увидел его самого, верхом на своём красавце "Тегеране", в саженях пяти от себя.
Лес стремительно приближался... Австрийцы вбегали в него и сразу же открывали беглый огонь по русским кавалеристам.
- Лес - это же западня! - вдруг понял Владимир.
И в это мгновение из-за высоких сосен ударил австрийский пулемёт. Хрипя, валились на землю кони. Вместе с ними падали гусары... Крики, проклятия, конское ржание...
- Назад! Отходим! На-за-ад! На-за-ад! - кричал Барбович.
Головинский резко повернул "Камчатку", ударил её в бока шпорами, и лошадь понесла его к
своим позициям.
В этой атаке Десятый гусарский Ингерманландский полк понёс первые потери.
Ранним утром следующего дня, после отпевания погибших полковым священником отцом Владимиром Копецким, они были похоронены в братской могиле на окраине деревни Бялогловы.
- Оказывается у войны нет никакой романтики, как я думал раньше. Война - это горечь потерь, смерть, страдания и кровь... - грустно думалось Головинскому.
Десятая кавалерийская дивизия выступила на Зборов.
На подходе к деревне Ярославице полки получили приказ генерал-лейтенанта Келлера:
- Остановиться и ждать дальнейших распоряжений.
Был замечательный летний день. В безоблачном голубом небе заливался жаворонок.
- О чём задумался, "Рубенс"? - к Владимиру на своей кобыле подъехал Виктор Эмних.
- Красиво вокруг и мирно, а вот на душе что-то у меня неспокойно. Я думаю, что...
Вдруг послышалось пение кавалерийских труб:
- Ту-ту-ту-ту-ту! Ту-ту-ту-ту-у-у!
- Слышишь играют "Все" и " В поход"? - встревоженно спросил Эмних, - давай, Головинский, удачи тебе! Я к своему взводу!
Владимир пришпорил свою "Камчатку". Десятый гусарский полк быстро выстроился в развёрнутый фронт и галопом помчался вперёд. На его левом фланге неслись уланы Десятого Одесского полка. Ржание и хрип лошадей, топот тысяч подков... Впереди себя Головинский видел спину командира второго эскадрона ротмистра Барбовича...
Перед ними появился глубокий овраг. Гусары стали оставлять его слева, а уланы - справа. Выскочили на высотку, и, совершенно неожиданно, перед ними возникла колонна австрийской кавалерии. Все в парадных синих мундирах, в блестящих на солнце касках с киверами..
- Впе-рё-ё-ёд! Впе-рё-ё-ёд! Услышал Головинский крик Барбовича и вынул шашку из ножен.
- Давай! Дава-а-а-ай, моя "Камчатка"! Да-ва-ай-ай, родна-а-я! - заорал изо всех сил Владимир.
Гусары галопом бросились на врага. На Головинского стремительно надвигался краснолицый с длинными усами австриец на вороном коне. Владимира охватил жуткий страх. Рука, сжимавшая шашку, почему-то сделалась слабой и "ватной".
- Всё... Сейчас он меня разрубит пополам. - С отчаянием подумал Головинский.
Вдруг гусар, находившийся справа от него, ловко ткнул австрийца своей пикой прямо в грудь. Усатый, нелепо вскинув руки вверх, рухнул с коня.
Неожиданно появившийся слева австриец, замахнулся своей саблей. Владимир пригнулся, а затем, "пружиной" выпрямился и со всей силы рубанул того шашкой сверху вниз. Он был уверен, что отсечёт австрийцу правую руку, но шашка Головинского почему-то бессильно скользнула с мехового воротника мундира и плашмя "съехала" по рукаву.
- Что случилось? Почему моя шашка не рубит? -удивился Владимир и, не раздумывая, левой рукой, одним движением достал из растёгнутой кобуры свой револьвер и сделал несколько выстрелов, почти в упор, в лицо австрийца. Враг с жутким воем завалился вправо, а затем рухнул на землю.
Впереди рубился гусар с неприятельским офицером. Головинский галопом приблизился к ним и, вложив всю свою силу в замах, ударил шашкой вдоль спины австрийца. Но клинок, точно так же, как и в первый раз, лишь разрезал плотный суконный китель офицера. Австриец обернулся назад, и в этот момент гусар ловким ударом отрубил тому голову.
Полковой и эскадронный строй давно "сломался". Вокруг Головинского дрались отдельные группы кавалеристов. Ржание лошадей, крики людей, облака пыли, выстрелы...
Австрийцы не выдержали натиска русских кавалеристов и стали отступать. По ним шрапнелью ударила наша артиллерия. В ответ на это по русским стали бить неприятельские батареи. Австрийская кавалерия ударилась в беспорядочное массовое бегство. Одна из вражеских батарей начала сниматься с позиций. Увидев это, ротмистр Барбович закричал:
- Все, кто рядом! Все за мно-ой! На бата-ре-ю-ю!
Головинский и человек двадцать гусаров, пришпорив своих коней, бросились в след за Барбовичем. Австрийские артиллеристы в панике, оставили орудия и, почти не сопротивляясь, разбежались.
К полудню бой стих.
В качестве трофеев русским достались две батареи с конной упряжкой, большое количество пулемётов и больше пятисот раненых.
- Молодец, корнет! - скупо похвалил Головинского ротмистр Барбович, - буду ходатайствовать перед командиром полка о твоём награждении орденом "Святой Анны четвёртой степени". И командовать взводом в моём эскадроне ты уже заслужил.
- Владимир, ты заметил сегодня одну странность? - тихо спросил Эмних у Головинского, когда они устраивались в бедной халупе на краю села.
- Какую странность?
- Да мы сегодня шашками рубим австрийцев, а им хоть-бы что!
- Это я не только заметил, но даже испугался. Думал, что у меня что-то с руками случилось. - Признался он Виктору.
- Да нет, господа! С головами и с руками у вас всё в порядке! Просто у австрийцев мундиры пошиты из очень плотного сукна, да ещё и с меховыми воротниками! Они то и смягчали наши удары. Об этом многие уже говорили. - Вмешался Пётр Васецкий, услышав разговор своих младших товарищей.
На следующий день Головинский принял взвод Дзугаева, который был эвакуирован в тыл по причине возникшего обострения болезни печени. Двадцать пять рядовых и опытный унтер-офицер Иван Петровский. Знакомиться с личным составом у Владимира времени не было. Поступил приказ генерал-лейтенанта Келлера о выступлении.