Николай Прокудин
Гусарские страсти
Предисловие к повествованию
Все события этой книги происходили для кого-то давно, а для меня — будто вчера. Те годы кто-то называет «застойными», кто-то — «старыми добрыми временами», а для некоторых это «период расцвета развитого социализма». Мой рассказ может показаться выдумкой, насмешкой или даже глумлением над армией. Такого, мол, во времена построения социализма не могло произойти, а моральный облик советских людей всегда был образцовым. Увы, мои друзья. Хотите верьте, хотите нет, но все изложенное на этих страницах — чистейшая правда. И я отношусь с симпатией к большинству из персонажей.
В те времена официальная пропаганда вещала: «пшеница колосится на полях, тучные стада коров дают рекордные надои молока, в шахтах совершаются трудовые подвиги, сталевары выплавляют стране миллионы тонн стали». Но реальная, настоящая жизнь людей была иной и шла своим чередом. Партией предписывалось жить в соответствии с Кодексом строителя коммунизма. Люди жили в соответствии с собственными принципами (или обходились без них). И жизнь их была наполнена почти шекспировскими страстями. Жизнь с кем бы то ни было и где бы то ни было. Пусть и в далеком военном гарнизоне на задворках Советской Империи — пыльном, грязном, унылом, нищенском. События, происходящие там, — это и комедия, вплоть до фарса, и драма, вплоть до настоящей трагедии. Всего понемножку. Но все это было…
Пролог
Велика столица, а отступать некуда. То есть как раз есть куда — кругом дома и дома, проспекты и проспекты, площади и площади, переулки-закоулки. Но Никите-то нужен конкретно сад «Эрмитаж», а где его..? Самостоятельно не нашел бы ни за что. Либо нашел бы — кто ищет, тот всегда найдет! — но объявился бы там аккурат к окончанию встречи ветеранов: «Здрасьте! — А мы как раз уже расходимся!» Проводник нужен, нужен проводник. Кто, как не Вовка Кирпич! Благо жил в военной общаге при академии. А уж где эта общага, Никите хоть это, слава богу, известно… Вовка Кирпич, бывший подчиненный Никиты по Афгану, командир взвода, редкостный раздолбай и сорвиголова, признаться! Впрочем, десять лет спустя, может, изменился в корне? Как-никак, ныне он — большой чин, полковник, слушатель элитного военного вуза.
Но язык с трудом повернулся, когда Никита на вахте осведомился у дежурного по общежитию:
— Где я могу найти… полковника Кирпичина? Переговорить с ним…
— Полковника? Кирпичина? — дежурный ухмыльнулся. — Кирпича, что ли?
— Ну, или так. Кирпича, если такой есть… — Судя по ухмылке дежурного старинный приятель Никиты мало изменился за десять лет, разве что в худшую сторону.
— Такой есть. Найти-то вы его сможете. А вот переговорить…
— Мы с ним созванивались, он меня ждет. Я… издалека.
— Да пожалуйста! Жалко, что ли! Только… Его сегодня поутру четверо принесли, положили…
— Как?! — Мелькнула картинка бездыханного Кирпича, который, надо же, весь Афган прошел вдоль и поперек и живым вернулся, а тут… Что? Дорожно-транспортное? Сердце? Орава шпаны?
— Каком кверху! Собутыльники приволокли. Отметил, блин, День Победы. С группой ветеранов. Три часа назад «му» сказать не мог, а вы — поговорить! Это не раньше, чем к вечеру, когда очухается.
— Черт! Как же так! Мы ж как раз сегодня собирались отметить… Встреча однополчан… Черт!
— А Кирпич у нас всегда — с опережением графика и перевыполнением плана… Вы поднимитесь на двенадцатый этаж. Комната 1291.
Лифт, как водится, не работал. Пешком, пешком. Медленно и печально. Медленно — потому, что спешить теперь Никите, собственно, некуда, если Кирпич мертвецки пьян и лыка не вяжет. А печально тоже как раз потому, что спешить некуда. На встречу однополчан он без проводника Кирпича так и так не успевает. Кто не скитался по Москве, донимая встречных-поперечных вопросами «как пройти? а где это? а случайно не подскажите?», тот пусть и не пробует, поверив на слово.
Дверь открыла женщина:
— Вам кого?
— М-м. Вашего… мужа, наверное. Это квартира Кирпичиных?
— Не квартира. Это номер общежития.
— Но… Кирпичин Владимир… Он здесь живет?
— Этот гад здесь не живет!
— Простите…
— Этот гад здесь только ночует! Когда ночует! Гад!
— Я, простите, не вовремя?
— Смотря зачем вы…
— Видите ли, я издалека. Приехал на торжественное мероприятие — «Десять лет без войны». Мое имя Никита. Ромашкин.
— А-а-а, слышала о вас, проходите. Но он спит, гад. Будите, если у вас получится. Спальня там.
Никита прошел через «предбанник», служивший кухней, столовой, коридором и прихожей одновременно. В спальню. Ее сотрясал богатырский храп, заглушающий все остальные звуки утренней Москвы из открытого окна. Крупномасштабный Вовка валялся поперек двухъярусной кровати в позе морской звезды. Правая нога в туфле — на полу, левая в носке — на простыне. Целиком никак не помещался Кирпич на обычной кровати для обычного человека. Во всяком случае, не в позе морской звезды. Опухшее багровое лицо. Полуоткрытый булькающий рот. «Пленочные» глаза. И перегарная вонь. Водочку с пивом потреблял, Кирпич ты наш «ершистый»? И еще в каких дозах!
— И часто он так пьет? — Никита спросил с сочувствием к хозяйке и с осуждением хозяина. Чтобы ненароком не подумали, что вот и он тоже… и вообще все мужики сволочи…