Гарик остаётся на месте, костёр на всякий случай разводит, мы же с Генкой идём вдоль берега, на лево. Почему на лево? Потому что — по барабану.
Через час находим избу — макушка крыши из сугроба огромадного торчит.
Банкин без сил падает рядом с этим сугробом, дышит тяжело:
— Калориев мне, калориев! — Просит.
Быстренько ножом делаю в банке со сгущёнкой две дырки, протягиваю Генке.
Банкин за десять секунд поглощает свои калории, жадно заедает снегом, вроде ничего — оклемался.
Генка, с моей лыжиной на плече, уходит за Гариком, я же откапываю вход в избу, начинаю обустраиваться, дрова на ночь заготовлять.
Уже в сумерках приходят ребята, усталые до невозможности.
Печка, сложенная из дикого камня, первые два часа дымит нещадно — дверь открытой держим, потом камни нагреваются, печь дымить перестаёт, закрываем дверь — внутри постепенно теплеет.
В честь прибытия на место готовим трапезу королевскую — кулёш рыбацкий, долгоиграющий.
Кулёш рыбацкий следующим образом готовится. Берётся большое ведро — литров на десять-двенадцать (в избе как раз такое нашлось), в нём варится каша пшеничка — размазня, жидкая очень. Одновременно в ведро бросается мелко нарезанная жирнющая свинина, а за пять минут до готовности — щедро крошатся сосиски, сардельки и колбаса разная. Классная вещь получается — вкусная и удобная. Удобная — в смысле на всю рыбалку хватает. На следующий день разогреваешь, даешь прокипеть, ещё куски сосисок-сарделек каких добавляешь, ну, и так далее.
Остатки, в конце концов, самые мясные и вкусные получаются.
Плотно ужинаем, чаем крепким запиваем наваристый кулёш, закрываем печную заслонку, ложимся спать.
Мне то — хоть бы хны, — ложусь не снимая ватных штанов, в двух свитерах — чем теплей, тем лучше. А Гарику с Банкиным жарко, постепенно раздеваются до трусов, лежат на нарах и стонут, жару проклиная, наивные:
— Жарко очень, дышать нечем, воздуха бы свежего. Давай, может, дверь приоткроем?
На правах старшего по этой конкретной рыбалке, посылаю графьёв изнеженных на фиг и благополучно засыпаю.
Просыпаюсь от холода нешуточного. Ну, конечно, барон с маркизом всё же дверь приоткрыли, засранцы, — всё тепло за десять минут и вышло наружу.
Приходится вставать, заново разжигать печь. Долбаная печка опят дымит не менее часа, потом камни опять нагреваются, закрываем дверь — и всё начинается по новой, — любители свежего воздуха опять начинают роптать и предлагать "открыть на минутку дверь". Дурдом какой-то, право. Но усталость всё же берёт своё, успешно засыпаем.
Вот так всю неделю потом и мучились: то жарко, то холодно, то душно, то дымно.
С утра, даже не позавтракав толком — любой световой час дорог, отправляемся рыбу ловить, благо лыжи запасные для Гарика в избушке нашлись.
Усердно сверлим многочисленные лунки, меняем блёсна. Не смотря на все наши усилия, рыба клевать отказывается.
Усталые, как негры на хлопковых плантациях — в конце рабочего дня, возвращаемся на базу, без единого пойманного хвоста.
Усталые, потому как лёд то на озере знатный наморозило — больше метра толщиной. Пока одну лунку просверлишь — взопреешь нешуточно, а лунок таких за один выход — штук по пятнадцать на брата делать приходится. Да и мороз под тридцать стабильно держался, Генка даже кончики ушей отморозил слегка
Так продолжается четверо суток — рыба не клюёт, печка дымит.
На пятый день Гарик затосковал окончательно и на рыбалку не пошёл, сидит себе возле печки, топором старым из полена ложку деревянную вырезает — время убивает. А мы с Генкой не сдаёмся — упираемся.
На шестой день два события случились.
Во-первых, мы с Банкиным по первой рыбине поймали: я гольца на килограмм, Генка окуня полукилограммового.
Во-вторых, у Гарика ложка почти готовая в черенке сломалась — расстроился Гарик нешуточно. На следующее утро новую вырезать начал, и вырезал таки до конца рыбалки — знатная вещь получилась. А в последний день ещё с нами опять на лёд вышел, и налима поймал неплохого. Вот так вот — у каждого по рыбине, честно добытой, образовалось.
В назначенный час выбираемся на дорогу, машина уже ждёт.
— Ну, что, бедолаги, поймали рыбки то? — Спрашивает папаня, насмешливо на наши физиономии похудевшие, в саже измазанные, поглядывая, — Устали, небось, замёрзли как собаки бездомные? Глупость свою несусветную проклинаете?