— Разумеется. Всех их знаю!
— Откуда он их набрал? — спросил Светицкий.
— Откуда? Ну, девки дворовые, разумеется: кто ж еще в актрисы пойдет?
— Дуры дурами и будут по сцене ходить! — насмешливо отозвался Возницын. — Есть что посмотреть: королевы, мадам «Чаво»!
— Вы, Лев Михайлович, любите, не глядя, критику пустить! — возразил Штучкин. — Подлинную королеву в театр ведь из-за границы не выпишешь! А девка девке рознь. У него замечательные есть: по-французски даже говорят!
— Быть не может? — усомнился Курденко.
— Ей-богу, сам говорил с ней! Личиком — херувим. И имя у нее замечательное — Леня, Леонида то есть…
Гусары переглянулись.
— Что ж, отец-настоятель, — проговорил Возницын, поворачиваясь к Костицу, — коль такое дело, отмолебствовать, как будто, подобает?
Костиц кивнул начавшей седеть головой в знак согласия.
— Ударь, сыне, в кандию!… — обратился он к Светицкому.
Тот протянул руку к подвижному колоколу, висевшему на небольшом треножнике, поставленном перед ним на столе, и дважды дернул за ремешок, привязанный к языку. Звон разнесся по всему дому.
Из прихожей выскочило двое вестовых.
— Шампанского! — приказал Костиц.
Вестовые исчезли и мигом появились снова с бутылками, завернутыми в салфетки.
— Господа! — слабо запротестовал было Штучкин. — Нельзя, ведь десять часов утра всего.
— Не впадай в ересь, нечестивец! — произнес всем говоривший «ты» Костиц, протягивая ему большой стакан, полный искрившимся вином.
— За процветание театра! — воскликнул, подымая свой стакан, Светицкий
— За Леню! — поддержал Курденко.
Все чокнулись и залпом осушили вино; лица начали зарумяниваться, только Костиц и Возницын составляли исключение, так как и без того были цвета доброго старого бургонского.
После первого стакана выпито было по второму и по третьему, и только когда огромные, стоявшие у стены английские часы начали бить полдень, посоловевшие глаза Штучкина с недоумением и страхом, точно на лице привидения, остановились на циферблате. Он спохватился и вспомнил, что ему необходимо торопиться домой.
— Двенадцать часов?! — ужаснулся он, подымаясь с места. Язык плохо повиновался ему.
— А же-на ска-жет, что я опять пьян!
— Это будет напраслина! — возгласил под общий смех Возницын.
Курденко, сидевший рядом с Штучкиным, схватил его за рукав.
— Погодите! — сказал он и повернулся к Костицу. — Отец-настоятель, повелишь ли богомольцев до многолетия отпускать?
— Нет! — отрубил тот. — Ну-ка, отец благочинный, хвати за болярина Курдюмова, или как его там…
— Пентаурова, — поправил Светицкий.
Огромный Возницын встал и густо, как настоящий протодьякон, откашлялся в руку.
— Потешнику нашему, театросоздателю и девок учителю, болярину Пентаурову… — могучими раскатами пронеслось по двусветной зале. — Театру его, и лицедейкам, и господам театралам, и всем в подпитии находящимся, — многая лета-а-а…
Стекла зазвенели в окнах при последних словах; побагровевший Возницын взял стакан с вином, разом, как рюмку водки, опрокинул его в рот и тяжело плюхнулся в затрещавшее кресло.
— Великолепно! — проговорил Штучкин. — Ну я, однако, бегу…
— А кому-то сегодня попадет! — лукаво протянул Курденко, прощаясь с ним.
— Мне? — Штучкин ткнул пальцем в свою грудь. — Никогда! Я ни в одном глазу!
— Не женитесь никогда, сыны мои! — во всеуслышание объявил Костиц. — Бо впадете в житие прискорбное, аки сей богомолец наш! Будут обнюхивать вас жены ваши по возвращении вашем и учинять скандалы велие.
Под общие шутки и смех Штучкин распростился с гусарами и поспешил усесться в свою гитару с парой понуро стоявших лошадей.
Только что выехал он на Левитскую улицу, навстречу ему попалась бричка [9], запряженная парой буланых коньков.
— Стой, стой! — завопил сидевший в ней господин в белой накидке.
Повозки остановились, и Штучкин, в глазах которого все двоилось и рябило, узрел к крайнему своему изумлению два прыщеватых лица на узких плечах вечного рязанского жениха — Николая Николаевича Заводчикова.
— Вы откуда? — хрипло прокричал Заводчиков, встав в своей бричке.
— Из монастыря… — выпрямившись, что шест, раздельно выговорил Штучкин.
— Что, служат там сегодня? — Карие глаза плюгавого Заводчикова так и шарили по лицу Штучкина.
Тот вдруг икнул, прикрыл губы рукою и кивнул головой.
— Служат… и с многолетием…
— Пошел! — крикнул вдруг Заводчиков на своего кучера и ткнул его несколько раз в загривок. — Чего ты ждешь, осел?!
Экипажи разъехались в разные стороны.
Глава III
[9] Бри́чка (польск.