Рассказать все Светицкому? Но он непременно вызовет на дуэль ее оскорбителя… Вдруг будет убит из-за нее? Такого исхода сердце Лени не допускало.
Передать все Людмиле Марковне было тоже нельзя: Леня чувствовала, что Пентаурова доживала последние дни, и страшно ей было при мысли, что она может отравить последние минуты любимого человека; да оно было и бесцельно: защитить Леню та все равно не могла.
Бежать? Но куда и с чем? Ни документов, ни денег, чтоб существовать, у нее не было; ее бы вернули по этапу из первого же города. Только один выход увидала перед собой Леня: смерть. И когда под лай собак коляска ее въезжала на просторный, зеленый баграмовский двор, она уже решила покончить с собой в тот же день, когда не станет ее благотворительницы.
На подъезде голубела венгерка Светицкого.
— Мы вас заждались! — воскликнул он, сбегая вниз, когда экипаж остановился. — Все благополучно? Нашли бумагу? Привезли? — озабоченно спросил он, всходя вместе с Леней на крыльцо подъезда и заглядывая ей в глаза.
— Нет… — со спокойным лицом ответила Леня.
— Нет?! — чуть не вскрикнул Светицкий. — Что же это значит?
— Значит, где-нибудь она в другом месте!
— Ничего не привезла, Людмила Марковна! — сказал гусар, выйдя на балкон.
— Сама осмотрела все? — спросила та, поднявшись в своем кресле.
— Да. Вероятно, у Владимира Дмитриевича другой ключ был, и он переложил ее куда-нибудь. Не беда, найдется!
Темные глаза Людмилы Марковны испытующе глядели на нее.
— Степан что говорил?
— То же, что я сказала: думает, что найдется!
— Когда сюда приедет?
— Не знаю, не упоминал об этом.
— Завтра не явится — сама в Рязань отправлюсь: новую вольную заставлю написать!
Складки, собравшиеся на лбу Светицкого разгладились; он оживился, и Леня перевела разговор на другую тему. Старуха ни словом не принимала в нем участия.
У Шилина под вечер сошлась та же компания, но, несмотря на штоф водки, стоявший на с голе и обилие произведений искусства Мавры, настроение всех было иное: виной тому оказался Белявка, явившийся позже всех прямо от Пентаурова и принесший дурные вести.
— Ну, братики, усему нашему дилу крышка! — сказал Белявка, войдя. — А вас у шею даже велено гнать!
— Как это в шею? За что? — задорно спросил Стратилат.
— А вместо грошей, что я просив для вас; разлютовался — беда! Кулаком по столу, ногами затопотал, плешь, шо самовар, засветилась! Весь театр, каже, к чертям разгоню: денег вин много стоит! Жадюга!
— Тэ-экс… — проронил Стратилат. — Что ж, мы с тобой теперь, Агаша, люди свободные! Дай Бог здоровья старухе с барышней — хоть завтра же в Москву двинем!
— Понятное дело! — подхватил Тихон. — Наплевать и размазать!
— О нас не речь, мы себе хлеба кавалок найдем… — продолжал Белявка. — А вот у Леонидовой дило худо… Оно, конечно, актерка она плохая, но по товариству жалко.
Все насторожились, и Белявка, всегда имевший точные сведения обо всем происходившем в доме от прикармливаемого им Ваньки, поведал о взломе молодым Пентауровым конторки, скрытии им вольной Лени и обо всем дальнейшем.
— Да это ведь что же такое? — воскликнул Стратилат, ударив кулаком по столу. — Убить его за это мало!
— ІІодлюга! — Всколыхнула воздух октава Агафона, и он тоже сжал огромный кулак свой.
— Пособить бы ей, братцы, как-нибудь? — горячо продолжал Стратилат.
— Пособить мы языком тилько можем! — проговорил Белявка. — Оно ж собственно и не наше дило! Разве для того, шоб барину хрю-хрю пидпустить?
— Следует помочь! — вступился Зайцев. — Тонет ведь перед нами человек!
Шилин перебирал свою бородку-клинышек.
— Дело мудреное… — проговорил он. — Кража налицо, а доказать ничего нельзя!
— Бежать ей куда-нибудь и шабаш! — воскликнул, ударив себя по коленке, Тихон.
— А паспорт? — спросил Белявка. — Ось и заковыка!
— Да… ей фальшивый не подойдет… — раздумчиво проронил Шилин. — Спрятал, говоришь, он ее бумагу, не порвал?
— В книжку засунул.
— Украсть — одно ей остается!
Белявка покачал головой.
— Мудрено! Кабинет вин на запоре всегда держить и ключ с собой в кишени носить. Без себя ни-ни: ни одной души не пускаеть!
— Другой подобрать можно! — сказал Стратилат.
— Це-це-це! — протянул Белявка. — Кто ж за это возьмется? За се спину вспишуть и в Сибирь прогуляться можно!
— Сибирь — чхать! — сказал Стратилат. — И там люди живут!