Людмила Марковна подошла к шкатулке, стоявшей всегда на столике за изголовьем ее кровати, открыла ее, достала оттуда пачку денег и сунула их в карман; потом постояла в раздумье и вынула из шкатулки большой пакет, запечатанный ее гербовой печатью.
— Это тебе!… — сказала она, поворачиваясь и протягивая пакет девушке. — Так вернее будет, если своими руками отдам!
Леня взяла его и прочла надпись: «Лене после моей смерти».
Конверт выпал из ее пальцев; она закрыла лицо руками и, вся вздрагивая от рыданий, вдруг прорвавшихся наружу от толчка этих слов, опустилась на пол к ногам старухи.
— Я не хочу… Не надо мне ничего… Только живите!… — разобрала Людмила Марковна заглушенные всхлипываньем слова.
— Ну и дура… ну и глупая!… — проговорила взволнованная и тронутая Пентаурова, гладя по пепельной голове, уткнувшейся в ее колени. — Чего ревешь? Жива ведь я, от слова не станется? Будет, встань! — строго добавила она.
Леня поднялась и, оставив на полу пакет, не отнимая рук от лица, ушла из комнаты.
Пентаурова покачала головой, позвонила и приказала явившемуся лакею поднять пакет и отнести его к барышне.
После обеда казачок доложил, что лошади поданы, и Людмила Марковна, перекрестив и поцеловав Леню, уселась в коляску вместе с самой бойкой и молодой из своих приживалок — Марьей Ивановной.
— Христос с тобой! — были ее последние слова, обращенные к Лене. Темные глаза старухи глянули еще раз на девушку, затем обошли дом. — Трогай! — проговорила она.
Шестерик коней дружно взял с места, и коляска скрылась за воротами.
Позднею ночью тревожно спавшей Лене почудилось, что кто-то босиком взбегает наверх по явственно трещавшей среди тишины лестнице. Ноги прошлепали к ее комнате, дверь отворилась, и показалась растрепанная, с измятым от сна лицом Даша, с зажженною сальною свечою в руке.
— Барышня, вставайте! — произнесла она. — Людмила Марковна померла!
Вся окаменев внутри, Леня принялась кое-как накидывать на себя платье. Даша, захлебываясь слезами, помогала ей.
Глава XXVI
— Где она? — шепотом спросила Леня.
— В Рязани… Человек оттуда какой-то пригнал, вас требует видеть… Не хотел сказывать про барыню; я и тревожить вас не стала бы, если б не сказал!
Леня сошла вниз, и ей казалось, что это не она, а кто-то другой идет по ступенькам; Даша светила ей сзади, и она увидала стоявшего в лакейской среди глубокой темноты незнакомого человека. То был Шилин.
— Не утерпела, наболтала-таки? — досадливо сказал он, приметив до синевы бледное лицо Лени и темные круги, обозначившиеся вокруг ее глаз. — Велено было тебе молчать? Грамотку наказано мне вам передать! — добавил он, вынимая из бокового кармана какую-то сложенную и порядком измятую бумагу. — А ты, — он кивнул Даше, — живо марш вещи барышнины собирать! Со мной они поедут.
— Собирать, барышня? — спросила Даша.
— Да… — бессознательно ответила та, держа в руке бумагу и не разворачивая ее.
Даша откусила от свечи кусок, передала больший из них Шилину, а с другим унеслась обратно, наверх.
— От кого письмо?
— Почитайте, увидите… — молвил, светя ей, Шилин.
Леня развернула, пробежала первые строки и, не веря глазам своим, подняла их на незнакомца.
— Это правда? — дрожащим голосом спросила она. — Это вольная?!
— Она самая…
Столбняк, охвативший было Леню, отпустил ее; она крепко прижала к груди драгоценный документ.
— Кто вам ее дал?
— Дорогой скажу: теперь торопиться надо! — ответил Шилин.
— А пакет со стола взять? — крикнула сверху Даша, выставляя из-за перил лестницы голову.
— Все бери! — отозвался вместо Лени Шилин. — Барышня назад не скоро вернутся!
Даша управилась проворно и появилась с двумя узлами, в которые наскоро попихала белье, платье и что попадало под руку. Шилин потребовал теплый платок, накинул его на плечи Лени и, забрав один из узлов, повел свою спутницу из дома.
Появившийся откуда-то из темноты заспанный лакей с изумлением уставился совсем оловянными глазами на происходившее; Шилин сунул ему узел и велел нести за ними.
— Барыня померла… — шепотом сообщила лакею Даша, и тот вдруг засуетился, заторопился и принялся укладывать узлы в передок стоявшей у самого подъезда брички.
Шилин приехал один, без работника, обычно ездившего с ним за кучера.
— Коляску бы велеть заложить? — сказала Даша. — И лошадок пара всего?
— Доедем и на паре! — отозвался Шилин, усаживая Леню и сам садясь около нее.
— Прощайте!… — произнесла она. — Прощай, Даша!
— Путь добрый, барышня! — ответили с крыльца два голоса.
Бричка покатилась. Леня повернулась и до самых ворот глядела на старый, милый ей дом, неясной громадой рисовавшийся позади; у колонн его, освещенных снизу огоньком свечи в поднятой руке, виднелись фигуры лакея и Даши.