Гусары начали было прощаться, но их не пустили, а так как из-за суматохи никто не обедал, то около пяти часов дня подали второй обед.
Перед сладким блюдом нежданно для гусаров на огромном подносе один из лакеев внес длинные бокалы и стал расставлять их перед приборами.
Сонечка, помещавшаяся между Курденко и Плетневым, поглядела на них, затем на бабушку и вдруг начала пунцоветь.
Степнина сидела и улыбалась.
Лакеи подали и начали откупоривать бутылки с шампанским.
Степнина подняла свой бокал, желтым бриллиантом заискрившийся от пронизавшего его луча солнца.
— Господа! — сказала она, обращаясь к гусарам. — Не все печальное и дурное на свете, есть хорошее! Вы попали к нам на семейную радость и должны выпить с нами за жениха и невесту.
Она указала бокалом на Соню и Плетнева.
Начались поздравления.
— Так бы крикнул «ура» в вашу честь, что все листья облетели бы в саду! — сказал, чокаясь с Соней, Возницын. — Да нельзя! — Он кивнул головою на дом, где находился Светицкий.
— Бабушка, а нельзя сказать «горько»? — с видом воплощенной наивности спросил Шемякин.
— Ну тебя, молчи, беспутный! — ответила Степнина. — Это только после венца целуются!
— Бабушка, а я видел, как они и до венца сегодня утром на балконе целовались! — тем же тоном продолжал Шемякин. — Горько!
— Горько, горько! — при общем смехе подхватили гусары.
Соня покраснела до самых волос, вскочила и убежала из-за стола. За ней, смущенно улыбаясь, поспешил Плетнев.
— Видишь, озорник, что сделал — смутил бедную девочку?…
— Ничего, бабушка, я их сейчас приведу!
Шемякин встал и отправился в дом. Через минуту он вернулся, ведя, обняв одной рукой за талию, Соню, другой — жениха.
— Господа, прошу больше не приставать к ним! — сделав строгое лицо, возгласил он. — Они там уже поцеловались — и будет с вас!
— Неправда, неправда! — воскликнула Соня.
— Не обращай на него внимания! — вступилась за сестру Аня. — Он известный врунишка!
Обед кончился весело, и после него гусары уехали в Рязань.
О перевозе туда же Светицкого Степнина не хотела и слушать, и он остался вместе с Ильей на попечении хозяек в Рыбном.
Глава XXXII
Пока Стратилат бегал в «монастырь» и оповещал гусаров, Агафон сидел у Шилина и рассказывал ему о случившемся.
Шилин хлопнул себя руками по бокам.
— Вот несчастие! — проговорил он. — Жив будет ли?
Агафон молча пожал плечами.
— А следа Леониды Николаевны в Баграмове нет?
— Нет! И в дом ночью лазали — нет.
Шилин в раздумье заходил по горнице.
— Вот ведь, не иголка человек — а пропал! — проронил он вслух.
— Театр оглядеть бы… — молвил вдруг Агафон, сидевший у окна и смотревший на пустынную улицу и парк Пентаурова. — Нас из него выселили, а ломать его не ломают!
Шилин остановился.
— А и впрямь! Когда Леонида Николаевна пропала: до вашего ухода из театра или после?
— После…
— Надо осмотреть!…
Агафон встал и взялся за шапку.
— Ты куда? — спросил Шилин.
— А в театр.
— А ключ? Он ведь заперт?
— А через парк: сзади оконце есть низкое — выну раму и конец!
— Смотри поаккуратнее! — напутствовал его Шилин, затем сел у окошка и стал следить за действиями Агафона.
Тот, сойдя с крыльца, пересек улицу и пошел вдоль забора, ограждавшего парк. Шагов через сорок он оглянулся, затем быстро нагнулся, шире отодрал одну из отставших от столба досок и пролез в образовавшееся отверстие.
В тенистом парке было тихо и пусто.
Агафон, озираясь, добрался до театра, убедился, что он заперт, и, достав из-за голенища сапога короткий и широкий нож, подошел к окну. Рама держалась на одних гвоздях; Агафон отогнул их, всунул в щель нож и легко вынул ее из гнезда.
На случай чьего-либо прохода мимо, чтобы не бросилась в глаза стоящая у стены рама, он всунул ее в окно, поставил внутри здания и затем сам последовал за нею.
Мертвая тишина охватила его в театре. Чтобы не так трещал пол, Агафон снял сапоги и, держа в одной руке их, а в другой нож, прошел по коридору к уборным; двери их были распахнуты настежь и кроме белевших среди сумерек табуретов и столиков, ничего в них не было. Помимо уборных, в театре имелись комнаты, где хранились разные вещи и костюмы; на двери одной из них рука Агафона нащупала висевший замок.
С сильно забившимся сердцем Агафон постучал в дверь, затем выждал и постучал сильнее. Ответа не было. Тишина за ней стояла такая же, что и во всем здании.
Агафон поспешил на сцену, отыскал палку, при помощи ее выдернул пробой из двери и вошел в костюмерную. Там вдоль стен висели парики и разноцветные камзолы, колеты и платья дам, рыцарей и вельмож; на столе грудой лежали мечи и шпаги; сверху них тускло посвечивала корона, так недавно украшавшая головы Вольтерова и Македонского.