Но вместе с наступлением прелестного и возвышенного дня ужас сгинул. Вновь мягко зашептал ветер, и безымянный страх, чем бы он ни был, пропал, тревога улеглась. Поначалу рассвет разгорался бледно, потом восток окрасился розовым, как грудка голубки, а затем яркое зарево солнечного света распространилось по всему небу.
В доме существовало замечательное правило, позволявшее каждому завтракать тогда и где он желал, поэтому я не видел остальных обитателей до обеда, так как завтракал у себя на балконе, а затем писал письма и занимался своими делами. По правде сказать, я спустился в столовую довольно поздно, когда остальные трое уже приступили к еде. Между моими вилкой и ножом лежала картонная коробочка из-под пилюль, и как только я сел, Инглис сказал:
— Взгляните на это. Вы ведь интересуетесь естествознанием. Я нашел ее ползающей по моему покрывалу прошлым вечером и не знаю, что это.
Полагаю, еще не открыв коробочку, я уже подозревал, что в ней находится. Внутри, как бы там ни было, находилась маленькая гусеница желтовато-серого цвета со странными выростами и утолщениями на тельце. Она была невероятно активна и бегала туда-сюда в своей тюрьме. Ее ножки были непохожи на конечности какой-либо гусеницы, что мне приходилось видеть: они были похожи на клешни рака. Я взглянул и тут же закрыл коробочку.
— Нет, я не знаю, что это, — сказал я, — но она выглядит достаточно неприятно. Что вы собираетесь с ней делать?
— О, я хочу оставить ее у себя, — ответил Инглис. — Она начала окукливаться, и мне хочется узнать, что за бабочка из нее выйдет.
Я снова открыл крышку и понял, что эти торопливые движения действительно были началом прядения паутины для кокона. Тут Инглис снова заговорил:
— У нее забавные ножки. Прямо как клешни у рака. Как на латыни рак? А, точно, cancer[5]. Так что, если она уникальна, окрестим ее Cancer Inglisensis.
Тут что-то случилось в моем мозгу, как будто внезапно мой собственный навязчивый страх перед ночным видением соединился с произнесенными Инглисом словами. Повинуясь импульсу, я схватил коробочку и выкинул ее вместе с гусеницей из окна. Прямо под ним проходила гравиевая дорожка, а чуть дальше над чашей бил фонтан. Картонка упала как раз в середину водоема.
— Что же, видимо адепты оккультного не любят факты, — рассмеялся Инглис. — Бедная моя гусеница!
Разговор вновь перешел на другие предметы, и я привожу здесь все эти незначительные подробности, перечисляя их в той последовательности, в какой они происходили, лишь затем, чтобы быть уверенным, что записал все, касавшееся оккультизма или гусениц. Но в тот момент, когда я выкинул коробочку из-под пилюль в фонтан, я потерял голову: моим извинением может быть, как это, наверное, понятно, лишь то, что ее обитательница была точнейшей миниатюрной копией тех существ, что я видел на кровати в незанятой спальне. И хотя преобразование этих видений в кровь и плоть — или что там есть у гусениц — должно было избавить меня от ужаса прошедшей ночи, на самом деле оно произвело обратный эффект, сделав шаткую пирамиду на постели еще более ужасающе реальной.
После обеда мы провели пару часов, лениво прогуливаясь по саду или сидя в loggia, и, должно быть, стукнуло уже четыре часа, когда мы со Стенли отправились купаться вниз по дорожке, которая проходила мимо фонтана, куда я выкинул упаковку с гусеницей. Вода была прозрачной и мелкой, и на дне я увидел то, что осталось от коробочки. В воде картон раскис и превратился в несколько жалких полосок и обрывков мокрой бумаги. В центре фонтана была установлена итальянская скульптура Купидона, державшего в руках бурдюк, из которого лилась вода. На его ногу и взобралась гусеница. Хотя это было странно и практически невероятно, но она пережила разрушение своего узилища и сумела выбраться из воды, а теперь устроилась на суше вне досягаемости, покачиваясь и виляя — прядя кокон.
И пока я смотрел на нее, мне вновь стало казаться, что, как и гусеницы, которых я видел прошлой ночью, она заметила меня. Выпутавшись из окружавших ее нитей, тварь поползла вниз по ноге Купидона, а затем поплыла, по-змеиному извиваясь, через бассейн фонтана прямо ко мне. Она передвигалась с невероятной скоростью (то, что гусеницы умеют плавать, стало новостью для меня) и уже в следующий момент взбиралась по мраморному бортику бассейна. Тут к нам присоединился Инглис.