Ох, и удалось же сегодня утро! Я насобирал полную сумку еще и шляпу подосиновиков. Даже седая, кажется, удивлялась таким сбором. В село ехал, как победитель. И кто только ни видел мои красноголовики, нахваливал меня и спрашивал, где набрал их. Я улыбался себе в душе, а с местом грибным не таился. Встретил меня и Юхрим Бабенко, любил не так работать, как разглагольствовать и хорошо поесть.
— Это ты сам столько собрал красноголовиков? — недоверчиво округлил свои хитрые глаза.
— А за что бы я нанял помощников? — спросил и я, гордо держась на своей лошадке.
— Ишь ты, как повезло, — Юхрим придержал лошадь и полез к моей шляпе, потом одним глазом пристально заглянул в торбу, чтобы убедиться, нет ли в грибах червоточины.
«Да, поищи, поищи», — свысока посмотрел на парня. Я не забыл, как он пожалел дать мне хоть на один день «Приключения Тома Сойера».
— Славные грибы, ничего не скажешь, — с завистью сказал старый холостяк.
— Вот и не говорите, — возомнил я так, что и Юхрим заметил.
— Что-то надутым ты сегодня стал.
— А чего ж, — важно ответил я.
— Еще рано тебе кочевряжиться, — Юхрим оглянулся по сторонам и понизил голос: — Может, теперь будем сватами?
— Это как? — не понял я.
— Товар за товар: ты даешь мне подосиновики, а я тебе — книгу.
— О? — удивился и не поверил я в Юхримову щедрость: кто не знает его надувательства?
— Правду говорю. За эти грибы, если хочешь, дам тебе почитать даже «Приключения Тома Сойера».
Эге, вот какую щедрость имеет воробьиное чучело.
— Только прочитать?
— А ты как думал? — удивился Юхрим. — Что я, думаешь, сам не могу набрать грибов?
— Тогда и собирайте сами! — отрезал, потому что в голове у меня мелькнула другая мысль.
— Подожди, еще придет коза до воза. Во всем селе «Тома Сойера» нет, — отозвался Юхрим, когда я отъехал от него.
Мне хотелось показать ему язык, но иногда я тоже могу быть степенным. Это я сейчас и сделал — обернулся к Юхриму, укоризненно покачал головой: мол, хоть и высокий ты до неба, но глупый, как не надо.
Повернул направо и извилистыми улочками да переулками добрался до двора дяди Себастьяна. Соскочив с лошади, я подошел к порогу и перед ним долго морщил лоб, думая, что же мне такое сказать председателю, а потом зашел в хату. Однако здесь никого не было. Так это и лучше сейчас для меня! Я подошел к пианино, поднял черное веко, но ударить по тем желтым зубам, что держат в себе или под собой музыку, не решился. А наверное, есть такие счастливцы на свете, что с детства могут играть на таком чуде? Вздохнув, бережно закрыл веко, высыпал на скамью грибы со шляпы, подсыпал еще немного из сумки, и так мне почему-то хорошо стало на душе, что и не говорите…
После обеда, когда мама и бабушка пошли на огород, а дед под навес, я взял космографию и тихонько выскользнул со двора. Поповские гончие и старый пес встретили меня точнехонько, как и вчера. Но сегодня к воротам вышла не Марьяна, а кучер Антон, которого называли Недоломанным. От любви к езде на лошадях-неучах у него были поломаны ребра, руки, ноги и нос. Не знаю, что у него осталось недоломанным, что так прозвали его? Но и сейчас дядя Антон, хромая и подбочениваясь, мог запрыгнуть на любого жеребца, клещом впиться в него и перегонять скотскую злость на пену.
— Ну, и что ты скажешь? — вместо здравствуйте спрашивает из-за калитки дядя Антон.
— А что именно вам нужно? — не лезу я за словом ни в карман, ни в затылок.
— Ага, чего мне только не нужно, а главное — иметь свою пару лошадей.
— Вот чего-чего, а этого я вам пока не могу дать.
Мой ответ нравится Антону, потому что он широко улыбается и вспоминает «Интернационал»:
— Да, никто не даст нам избавленья… Ты к попу?
— Да.
— И какое у тебя к нему дело?
— Хочу книгу ему отдать.
— Тогда иди за мной.
Я иду за дядей Антоном, но с моими ногами что-то начинает происходить: с каждым шагом они все больше деревенеют, а в душу заползает робость, и все вспоминается вчерашнее. Те проклятые раки, которых я вчера пек в поповской горнице, и сейчас начинают шевелиться клешнями на моих щеках. Если бы было где брать книги, то кто бы меня увидел тут?