Выбрать главу

- К черту! Пускай сами дерутся.

Матвей Старосельцев божился:

- Истинный господь, нельзя без этого. Комиссары по всем дорогам разбежались теперь, овец будут резать, лошадей угонять.

- Иди воюй!

- Какея года потребуют?

- Без годов иди, если больно хочется.

- Стойте, робят!

Вылезал дедушка Лизунов:

- У меня шесть лошадей. Пымают трех, еще три останется. А ежели последнюю у кого потащут, гожа будет? Как хорьки будут бросаться они...

- К чему твоя речь?

- Моя речь понятна: из ружьишка надо чик-чик, из другого чик-чик. Мы не будем - нас чик-чик...

Опять разломилась жизнь на две половинки. Секретарь играл словами:

- Лошадь есть лошадь. Мужиков требуют на поддержку. Какая война без мужиков?

Петраков-старик, сидя под сараем, чутко прислушивался к далекому уличному шуму. Вытащил из-за пазухи кожаный бумажник, туго набитый засаленными керенками. Прыгали пальцы, крепко давило затылок. Обнюхал старик судорожно пятисотенную, расстегнул штаны, тупо посмотрел на старые волосатые ноги. Если в промежуток повесить - боязно: обмочишь нечаянно. В кармане таскать - ненадежно: оторвется, сатана, без ножа зарежет. В банку отвезти - разве знаешь, какие порядки будут? Нынче солнышко, завтра дождик.

Вошел сын Григорий под сарай, глаза у Петракова блеснули по-кошачьи зеленым огнем. Заходила борода во все стороны, по спине холодок пробежал. Повалился он боком на солому, торопливо запел тонким девичьим голосом:

- Ижа херувима, тайный образующий!..

- Тятя, война! - крикнул Григорий.

- Где?

- В народну армию собирают.

У ворот встретился Митя Маленький, прихрамывая на левую ногу, Петраков покосился:

- Какая змея укусила?

- Нога нарывает.

- То-то нога! Обманывать хочешь?

- Старый я, меня не возьмут...

Григорий рассердился:

- Все старики! Я не пойду за вас воевать.

Орешкин в улице рассказывал мужикам:

- Куда меня к дьяволу, я же бракованный!

- Врешь, милай, запрут!

- Куда запрут? У меня кила на левом боку...

- Вырежут!

Молодые ребята ходили ягнятами в жаркий полдень. Руки обмякнули у них, глаза посоловели. Всех караулил невидимый мясник, приготовивший нож.

Павел-студент блестел начищенными сапогами. Шел по улице он, не похожий на других, подпоясанный широким офицерским ремнем, уверенно потряхивал обтянутыми бедрами.

- Здравствуйте, старички!

- Ну-ка, расскажи нам, Павел Лексеич, хорошенько!

Рассказывал Павел охотно:

- Чешское государство - славянское, чехи - славяне. Мы тоже славяне. Ехали они через Пензу в Сибирь, чтобы морем на родину к себе переправиться. Видят, порядка нет в нашей стране, думают: надо порядок завести русским.

- Силенка-то есть у них?

- Еще бы, со своими пушками.

- Можа, без нас обойдутся?

Павел сердился:

- Так нельзя, граждане, рассуждать! Кому нужна демократическая республика? Нам. Кому защищать ее от нападения разного? Нам. Ясно? А мы привыкли стороной идти. Так нельзя, граждане! Нужны нам хорошие порядки, давайте и действовать сообща.

- Вы тоже идете?

- В первую голову.

Петраков громко кричал:

- А кто не пойдет, как будет?

Ему не отвечали. Горько плакала Знобова-старуха посреди улицы:

- Третьего сына убить хотят. Ой, матушка, богородица, защити народушко несчастный!

Дядя Федор, большая голова, исступленно выкрикивал, просовываясь между мужиков:

- Глаза надо портить, капли в уши пускать!

- А ежели под суд попадешь?

- Никакой доктор не узнает. Добиться булавку длинную, можно хромоту приделать под кожу. Разве мысленное дело опять воевать?

Милок рассказал про анархистов:

- У этих лучше всех: никаких властей не признают.

- Вот бы к ним попасть на это время!

- Флаг черный у них, своя программа.

- Почему же черный?

- Так уж, эдак: анархисты они...

- Без властей все равно нельзя - порядков не будет.

- А на кой мне ваши порядки, если у меня Семку с Гаврюшкой возьмут?

Куском глиняным развалилась жизнь. Мучало раздражение на чехов, на большевиков. Собирались кучками мужики, бегали по избам, бессильно плевались от злобы, били скотину.

- Мирно-то жить неужто нельзя?

- Выходит - нельзя.

- Сколько лет жили! Выдумали какое-то равенство.

- Городские дошли...

- Бить надо за каждую выдумку, чтобы людей не тревожили...

Петраков два камня таскал на душе: сын и кожаный бумажник, набитый керенками. Плюнуть на большевиков - могут вернуться, деньги отберут. Связаться с ними, отдавай сына в народную армию. Как тут жить?

2

Чехи вошли перед вечером.

Везли их на десяти подводах - пыльных, недоумевающих, в новеньких рубахах из коричневого полотна. На телегах лежали дорожные сумки, маленькие австрийские винтовки с короткими дулами. В тарантасе ехали: чешский офицер Братко и прапорщик Каюков. Около исполкома Каюков ловко выскочил из тарантаса, быстро вбежал на крыльцо, постукивая каблуками.

В коридоре ходила большая лопоухая свинья с вымазанным носом. На пороге, пригорюнившись, сидела белая пушистая кошка с грустными глазами. Секретарша без кофты сидела в комнате у себя. Тоска у нее была, неясно, о чем болело сердце. Секретарь на кровати лежал вверх спиной. Пьяный он был, неясно, о чем и у него болело сердце. То большевики подходили вплотную, то меньшевики. Всем нужно угодить, а он человек маленький, посеял две десятины проса в нынешнем году. Вообще скверная жизнь!

Каюков ударил шпорами около порога.

- Пардон, сударыня!

Через полчаса чехов разбирали самостоятельные. Суров-отец говорил одному:

- Нам, милый человек, ничего не жалко, только защищайте нас от разных непорядков.

Дедушка Лизунов распахнул сердце на обе половинки:

- Я желаю взять троих к себе на дом. Бери и ты, Матвей, хватит у нас...

Дома он выставил чехам блюдо бараньей похлебки.

- Ешьте, ребята, драться лучше будете!..

На лавках сидели мужики, молодые парни, у дверей толпились бабы. Всем хотелось посмотреть на невиданных чехов. А они, как русские: молодые, здоровые, с бритыми губами, веселые. Совсем не похожи на "азиатов". Чех постарше рассказывал ломаным русским языком:

- Боль-шевик не хо-рош дёлаль. Р_е_-спублик надо русский. Ми чех, не хотель вое-вать. Коли б нам сказаль: до дому, иди-те, не пошель бы ваш дерёв-ня...

А дедушка Лизунов говорил мужикам:

- Вот, робят, богу надо молиться за них. Ешьте, а вы ешьте, еще подолью...

Просто, семейно было в большой избе, позывало на шутки. Молодой чех переглядывался с солдатками, девкам играл глазами.

- Дунька, он на тебя глядит!

- Какой интересный, чертенок!

Не было страшного. Будто не на войну с русскими мужиками приехали чешские мужики, а странниками-пешеходами зашли передохнуть от дальнейшей путины. И разговоры пошли невоенные, осилило мужицкое. Сидел дедушка Лизунов в расстегнутой рубашке за большим семейным самоваром, любопытствовал:

- Хлеба у вас какие сеют, робят?

Девкина улице пели:

Не гляди, милый, в окошко,

Нам гулять с тобой немножко!..

3

Каюков с Братко остановились в дому у Перекатова. Окна в палисадник были открыты, с улицы тянуло вечерней прохладой. На солнечном костре потухал догорающий день. Медленно звонил колокол на низенькой колокольне. Площадью прошли Никанор с дьяконом, раздувая рукавами. Сзади, согнувшись, шагал Иван Матвеич в длинном пиджаке. Перекатов кружил около стола в новой рубахе, с туго перетянутым животом, лукаво заглядывал в глаза чешскому офицеру:

- Далеко ли намерены двинуться?

- На Николяйск!

- У нас большевиков нет! - опять заглядывал в глаза Перекатов. - Так, человек пяток немудрящих. Желаете посмотреть? Мы покажем вам, которые не убежали.