— Фьють! — свистнула девчонка и замахала длинным тонким прутом, отгоняя гусей от Андрейки и сбивая их в кучу. — А ну пошли, пошли отсюда! Вот дураки… Кому говорю! Фьють, фьють!
Ловко согнав своих подопечных, девочка погнала их по дороге. Обернулась, и ее волосы описали золотой полукруг. Сказала, прищурив глаза:
— Приезжий небось?
— Небось, — тихо ответил Андрейка, дивясь странному слову. Оно показалось Андрейке обидным, насмешливым.
А тут еще какая-то старуха в цветастом платке крикнула на всю улицу:
— Ишь, Босоногая, напугала мальчонку! Сладу с тобой никакого нет!
Вечером поднялся сильный напористый ветер. Андрейка забрался на чердак. Чердак был щелястый, и ветер гудел в нем, как в большом гулком барабане. Сквозь щели Андрейка видел кусочек улицы, ветки тополя, забор соседнего дома, крыши… Слышал, как тетя Таня сердилась:
— Зоря, Зоря! Иди скорее, чего ты плетешься, как старуха дряхлая, позади всего стада?!
Грустно было Андрейке. Теперь эта девчонка всей деревне расскажет, как он гусей испугался.
«Чего с него взять, с городского!» — презрительно ответят ей мальчишки. И всё из-за каких-то гусей!
За ужином Андрейка спросил:
— Теть Тань, а почему вы гусей не держите?
— Еще чего не хватало! — всплеснула руками тетя Таня. — Итак с Наташкой еле справляемся. Да и не люблю я их. А чего это ты вдруг?
— Да так… — стараясь быть равнодушным, сказал Андрейка. — Встретил сегодня девчонку с гусями…
— Девочку, — поправила мама.
— A-а, это Леся Босоногая, Полинина внучка. Огонь-девчонка! Как с ней Полина справляется! Родители-то у нее деловые. Полинин-то сын, Пашка, сейчас рестораны в городе держит, а любезная его все по заграницам мотается, — говорила тетя Таня. — Дочке-то няньку наняли: она ее танцам обучала, языкам, музыке. Уморила, видать, девчушку, она к бабке-то и приехала. Одна, без вещей, в платьице легком. «Вот она я, — говорит, — если не хочешь, чтобы я по подвалам шлялась, бери к себе. Пожалей, раз бабка, а из дома я все равно сбегу». Шесть лет было девчонке. Полина туда-сюда, в город к сыну рванула, что, мол, ты, окаянный, делаешь? Но он ее, видно, уговорил, то ли деньгами, то ли жалостью, я уж не знаю. С тех пор здесь Леся и живет. С моей Наташкой в классе учится.
Тетя Таня рассказывала и проворно убирала со стола, накрывала к чаю. Поставила большие кружки, похожие на пиалы, варенье из ревеня, миску с румяными маленькими пирожками — с капустой, мясом и со щавелем.
— Да ладно, Полина-то еще молодая, крепкая, но была бы девочка как девочка, а то ведь согрешишь с такой. По весне пастухи взяли с собой (она ведь как заноза пристанет — не отвяжешься), вечером стадо встречаем, глядим, а Леська-то наша самого норовистого быка, Микуловского, оседлала и едет впереди всех! Микулов как увидел, чуть удар его не хватил, а она только смеется да за уши бычищу этого треплет. «Дядя Гриша, — говорит, — какой бык у вас лапочка!» Нашла «лапочку»!
Андрейка совсем скис.
Даже мама заметила:
— Что с тобой, Андрюша? Устал?
— Да… — промямлил тот в ответ. Не признаваться же, что перед этой самой Лесей сегодня гусей испугался. — А почему ее Босоногой зовут? — спросил он.
— Да бегает босиком до самых холодов. У нее уже подошвы как деревянные.
— Вот так девочка! — изумилась мама, обнимая Андрейку. — Как же она с быком совладала?
— Ну уж не знаю… — вздохнула тетя Таня. — Говорят, будто слово какое-то она знает. Да, наверное, просто страха у нее нет, животные ведь чувствуют, когда их боятся.
— Ох, — сказала мама, — бык, корова — это еще ладно, у них хоть глаза человеческие, а гуси… Гусей я сама боюсь.
— И не говори! У нас только Полина их и держит да еще Матерниковы. А Полине-то сын их привез, платит ей за гусей этих. У него в ресторанах гуси вроде как коронное блюдо. Так бы стала она их держать, как же! Мороки больше… Я их тоже боюсь: вылупятся на тебя и шипят, будто режут их.
Тетя Таня глянула в окно, сказала в сердцах:
— Когда же дождь будет? Земля вся сухая!
А Андрейка вздохнул украдкой: оттого, что мама и тетя Таня тоже боятся гусей, ему стало чуточку легче.
Ночью снился Андрейке дождь, сильный, хлесткий, но теплый.
Снилось ему, будто Леся Босоногая бежит по дороге под этим дождем, держит в руках большие лапти и, запрокинув голову, подставив лицо дождю и солнцу, смеется, щуря серо-зеленые глаза. А сам Андрейка стоит у калитки дома, где раньше баба Дарья жила и думает: «Зачем ей лапти, она же Босоногая?»