Г о р а. Но ведь к этому можно отнестись и не как к кривлянию, Василиса Федоровна.
В а с и л и с а Ф е д о р о в н а. Вот видите, родители это поощряют!.. Ну зачем вы ему купили это черное трико в обтяжку? Что он, танцовщик?
Г о р а. Никто ему не покупал. Сам перешил из тренировочных штанов.
В а с и л и с а Ф е д о р о в н а. Сам?
Г о р а. Мало того, он себе и рубашку сшил. Скроил и сам сшил. Традиционная одежда мимического актера (развел руками).
В а с и л и с а Ф е д о р о в н а. Вот-вот… Разговариваешь с ним, а он стоит на месте и такие движения делает, будто ходит. (Показывает.) Я говорю: «Прекрати!» А он, наглец, еще объясняет: «Это непроизвольно. У меня ритм в ногах». Вот на днях, в последний мукасеевский день, у нас, как всегда, концерт. Захожу на сцену, Волик в трико, перед зеркалом. Подхожу. А в зеркале отражается ну что-то нечеловеческое… Вурдалак!.. Лоб, щеки замазаны толченым мелом, нарисовал себе вот такой рот, красный, кровавый, от уха до уха. Брови подведены, как… как… у публичной девки. Ну, поверите, я испытала просто физическое отвращение… И, конечно, запретила ему в таком виде появляться на сцене.
А л е к с а н д р П а в л о в и ч. Я видел на репетиции. Ничего страшного. Я бы даже сказал — интересно. Смешной этюд «Космонавт на Луне». А «Трагедия Хиросимы» — это уж просто… Очень выразительно!
В а с и л и с а Ф е д о р о в н а. Ах, подальше от этого модернизма!
Г о р а. «Трагедию Хиросимы» он очень долго дома репетировал.
В а с и л и с а Ф е д о р о в н а. На это у него времени хватает.
Г о р а. Лучше уж, чем валандаться по улицам. Нет, в «Трагедии Хиросимы» что-то есть.
В а с и л и с а Ф е д о р о в н а. Я ж говорю: родители это поощряют.
Г о р а. Ну почему родители? Вот ко мне тут приходили товарищи, один венгерский академик и еще кое-кто, так, поверите, были просто в восторге.
В а с и л и с а Ф е д о р о в н а. Ой, не обольщайся, Боря.
Г о р а. А я не обольщаюсь. Такая комбинация генов. На днях говорит мне: «Папа, показать, как Пушкин писал «Я помню чудное мгновенье»?» — «Ну покажи». Включает проигрыватель — запись Козловского, хватает какое-то гусиное перо — и пошло… И так ловко! Даже, поверите, на Пушкина чем-то стал похож.
В а с и л и с а Ф е д о р о в н а. Какое перо?
Г о р а. Гусиное. Грязное, ободранное, на помойке, наверно, нашел. Но в его руках оно буквально преобразилось.
Василиса Федоровна многозначительно взглянула на Александра Павловича.
А л е к с а н д р П а в л о в и ч. Это когда было?
Г о р а. Позавчера… В субботу.
В а с и л и с а Ф е д о р о в н а (вынула из ящика перо). Это?
Г о р а. Это.
В а с и л и с а Ф е д о р о в н а (встала, подошла к двери и сказала в коридор). Дуся!.. Евдокия Кузьминична!.. Пригласите ко мне Гору из девятого «А».
Е в д о к и я К у з ь м и н и ч н а. Сейчас звонок будет, Василиса Федоровна.
В а с и л и с а Ф е д о р о в н а. Дуся, делайте, что я прошу… Ты знаешь, что это, за перо? (Вернулась к столу.) Это перо твой сын в субботу утром унес из тютчевского музея.
Г о р а. Новости…
В а с и л и с а Ф е д о р о в н а. А ты треплешь имя Мукасеева… В чужом глазу сучок мы видим.
И замолчали, ожидая. Распахнулась дверь, появился В о л и к Г о р а. Подтянутый, уверенный, улыбающийся. Увидел отца, Александра Павловича, и настроение у него как-то испортилось, хотя виду он постарался не показывать.
В а с и л и с а Ф е д о р о в н а. Слушай, Гора, что у вас произошло в тютчевском музее?
В о л и к. Ничего.
В а с и л и с а Ф е д о р о в н а. Ты не торопись с ответом, а подумай лучше. Лучше подумай. И не пожимай плечами. Вот (обратилась она к Борису Владимировичу) — знакомый жест. Вспомнил?
В о л и к (опять пожал плечами). Ничего не случилось.
В а с и л и с а Ф е д о р о в н а. Наверняка ничего? И никто там ничего не трогал, что не положено? И не заходили за барьеры?
В о л и к. А-а, за барьеры заходили.
В а с и л и с а Ф е д о р о в н а. Кто же именно?
В о л и к. Я.
Раздался звонок.
В а с и л и с а Ф е д о р о в н а. Ну а дальше что было?
В о л и к. Когда?
В а с и л и с а Ф е д о р о в н а. Когда зашел за барьер.
В о л и к. Ну, вышел оттуда, и все.
В а с и л и с а Ф е д о р о в н а. И ничего оттуда не вынес?
В о л и к. Как же не вынес? Вынес.
В а с и л и с а Ф е д о р о в н а. Что?
В о л и к. Массу впечатлений.
А л е к с а н д р П а в л о в и ч. Слушай, ты!.. Ты здесь бравого солдата Швейка не разыгрывай.
В о л и к (вытянул руки по швам). Никак нет.
Г о р а. Перестань паясничать. Помнишь, в субботу, когда я пришел, ты изображал «Я помню чудное мгновенье». Что это у тебя было за…
В а с и л и с а Ф е д о р о в н а (поспешно перебила его). Прости, Борис. (И обратилась к Волику.) Так вот что у тебя за новое увлечение…
Дело в том, что в учительскую стали заходить п е д а г о г и и среди них М а й я Л ь в о в н а.
И пожалуйста, не пожимай плечами.
А л е к с а н д р П а в л о в и ч. Это у него ритм в плечах.
В а с и л и с а Ф е д о р о в н а. И нечего улыбаться.
В о л и к. Василиса Федоровна, это ритм в губах.
Г о р а. Перестань паясничать!..
Педагоги постепенно заполняют учительскую, закуривают, разговаривают друг с другом.
В а с и л и с а Ф е д о р о в н а. Вот и отец твой говорит, что ты дома, вместо того чтобы делать уроки, все время кривляешься перед зеркалом.
В о л и к. Я не кривляюсь.
В а с и л и с а Ф е д о р о в н а. Ну, разыгрываешь пантомимы. Скажи, ну есть какой-нибудь смысл в том, чем ты занимаешься?
В о л и к (поднял глаза и в упор поглядел на Василису Федоровну). В каком смысле смысл?
В а с и л и с а Ф е д о р о в н а. Ну, хотя бы в смысле искусства.
В о л и к. Безусловно.
М а р г а р и т а С т е п а н о в н а. Товарищи! Я завязала отношения с театральной кассой. Подавайте заказы!
В а с и л и с а Ф е д о р о в н а. И ты можешь объяснить?
В о л и к. Могу. Но это длинный разговор. Если говорить об этом вообще.
В а с и л и с а Ф е д о р о в н а. А в частности?
В о л и к. Смотря в какой частности.
В а с и л и с а Ф е д о р о в н а. Ну, например, насчет идиотской гримировки.
М а р г а р и т а С т е п а н о в н а. Да, и «Современник» есть, и Сатира…
М о л о д а я у ч и т е л ь н и ц а. А «Добрый человек»… Как его?..
М а й я Л ь в о в н а. Из Сезуана.
М о л о д а я у ч и т е л ь н и ц а. Да, да, на Таганке…
В а с и л и с а Ф е д о р о в н а. И что же ты собираешься выражать?
В о л и к. Все. Это абстрактное лицо. Им можно выразить все.
В а с и л и с а Ф е д о р о в н а. Что — все?
В о л и к. Тревогу нашего времени.
Г о р а (поспешно). И радость, разумеется.
В о л и к. И радость, разумеется. Это лицо как чистый холст для художника. Мимикой я наношу рисунок.
Раздался звонок. Педагоги стали расходиться.
В а с и л и с а Ф е д о р о в н а. Ой, как ты мне не нравишься! Ну, иди на урок. И не забудь: одиннадцатилетки уже нет. Впереди один десятый класс, Волик. Один десятый класс!.. Иди.
Волик вышел.