Даже Халоупецкий вынужден был признать, что «в конце XIV века были случаи, когда барщина, которой был обязан крестьянин, доходила до пяти дней в неделю»[29]. Само собой разумеется, что вся тяжесть барщины падала прежде всего на бедняков, не имевших ни рабочего скота, ни поденщиков, которых можно было бы послать на барщину вместо себя. Мелким и безземельным крестьянам приходилось самим идти работать на поле феодала, оставляя свои крошечные участки необработанными.
К этим обычным повинностям, которые сами по себе были уже достаточно тяжелы для крепостных, прибавлялась еще так называемая «помощь» («помощью» назывались чрезвычайные повинности). Положение крестьян прекрасно характеризует пословица: «Крепостной, что верба, чем чаще ее обрубать, тем гуще она будет ветвиться»[30]. И феодалы «обрубали» нищую бедноту, как могли. Понятно, что при расточительности феодалов им всегда недоставало денег, и панские сундуки вечно были пусты. Это побуждало феодалов прибегать ко все новым и новым поборам. Налоги, которые в конце XIV века все чаще и чаще требовали от феодалов, немедленно перекладывались ими на плечи крепостных.
Так сатира того времени откликнулась на ухудшение положения крепостных. Было время, когда взимание податей было только предлогом для того, чтобы, как говорит Штитный, паны «могли использовать своих людей». Мы видели, что податное бремя неуклонно росло также в результате финансовой политики папской курии. Крепостные своим трудом кормили не только прелатов, каноников и жирных чешских монахов — они оплачивали роскошь папского двора.
Как уже говорилось, экономическое угнетение усугублялось правовым и политическим. Уже отмечалось, что крепостной держал землю только с соизволения господина. Правда, формально, согласно феодальному праву, владение крепостного было наследственным. Фактически же феодал всегда имел возможность согнать крестьянина с земли и поступить с его имуществом по своему усмотрению. Что подобные факты не были редкостью, свидетельствует сатира, бичующая действия панов:
Но даже если крепостной владел своим хозяйством на праве наследования, его право собственности было ограничено. Согласно праву на выморочное имущество, хозяйство крепостного, не оставившего прямых наследников, переходило в руки господина, который мог распоряжаться им по своему усмотрению. В предгусигский период поднялась волна протеста против права феодала на выморочное имущество, которая захватила не только вождей реформаторского направления (например, Гус пишет целый трактат, в котором доказывает аморальность этого права), но и некоторых представителей высшего духовенства (выступление архиепископа Яна из Енштейна и трактат Кунеша из Тржебовле). Кроме того, некоторые феодалы почувствовали, что было бы неблагоразумно рассчитывать дольше на бесконечное терпение крестьянства. Вот почему пражский архиепископ и присоединил свой голос к голосу реформаторов, требовавших ликвидации права феодалов на выморочное имущество. Феодалы при этом хотели убить двух зайцев: убедить крепостных, что им оказывают благодеяние, что повинности их, таким образом, резко снижены, и одновременно пополнить карманы, заставив крестьян выкупать право феодала на выморочное имущество. Крепостные должны были дорого заплатить за ликвидацию этого права. Право на выморочное имущество в церковных (например, во владениях пражского архиепископа), а также в светских владениях было действительно уничтожено, но этот дар данайцев не мог удовлетворить крестьян и задержать развитие революционного движения. Во владениях Рожемберков в южной Чехии ликвидация права на выморочное имущество была начата только в 1418 году, когда революционный пожар уже охватывал одну деревню за другой. Что же касается владений Златокорунского монастыря, то здесь, так же как и во многих других церковных владениях, это право вообще не было ликвидировано.