Группу университетских магистров возглавлял прежде всего магистр Пржибрам, его путь от радикализма к фактическому возврату в лоно церкви как бы символизировал всю линию поведения консервативного крыла бюргерской оппозиции — от восхваления революционного гуситского движения к оговоркам и, наконец, к подлому предательству.
Бюргерская оппозиция неизбежно должна была расколоться на два крыла именно потому, что она занимала промежуточное положение между реакционным и революционным лагерями. В то время как консервативное крыло с самого начала тяготело к реакции, радикальное крыло бюргерской оппозиции ради достижения своих собственных целей искало союза с народом, с городской и деревенской беднотой. Это крыло состояло преимущественно из мелкого и среднего бюргерства и низшего дворянства; они-то и являлись организаторами гуситского революционного движения. Экономической базой революционных армий явились городские ремесла, из городских мастерских получали войска свое оружие. Мелкие рыцари выступали во главе войск.
Радикальное крыло бюргерской оппозиции нашло своих идеологов среди университетских магистров — друзей Гуса, а также среди большинства простых священников, у которых поведение церковных магнатов вызывало отвращение. В 1415–1420 годах классовые требования бюргерской оппозиции были сформулированы в так называемых четырех пражских статьях, в основу которых были положены мысли, высказанные ранее Яном Гусом.
Первая статья содержала требование, чтобы «слово божие свободно провозглашалось»[81]. Это требование было обращено против практики церковников, которые стремились помешать распространению в народе реформационных воззрений. Вместе с тем свобода проповеди должна была быть ограничена; представители консервативного крыла во время обсуждения этой статьи стремились ограничить эту свободу ссылкой на церковный устав и обычай, на церковный авторитет. Однако и радикальное крыло практически не собиралось давать проповедникам безграничную свободу в толковании «Священного писания». Это проявилось, например, в отношении таборитской бюргерской оппозиции к хилиастическим и пикартским священникам, деятельность которых была стеснена и ограничена светским и церковным авторитетом Табора.
Вторая статья, гласившая, «чтобы тело и кровь христовы принимались под видом хлеба и вина»[82], выдвигала в качестве боевого символа гуситских партий гуситскую чашу. Согласно католической догматике, только священник имеет право во время мессы причащаться вином, то есть «кровью христовой». Таким образом, священник отделен от простых верующих, только ему принадлежит высокое право принимать «и тело и кровь христову». Введение причащения вином для всех верующих должно было стереть грань между священником и мирянами, уничтожить исключительное положение духовенства. Причащение под обоими видами было введено в Праге в конце октября 1414 года стараниями друга Гуса, магистра Якоубека из Стржибра, который и впоследствии продолжал дело Гуса. Впрочем, если в ранний период гуситского революционного движения Якоубек встал на сторону революционных сил, то затем он постепенно стал приближаться к консервативному крылу и отрекся от того дела, которое поддерживал в 1419–1420 годах, когда от имени университета выразил солидарность с народом, поднявшимся на борьбу. Позиция Якоубека опять-таки отражала позицию мелкого бюргерства. Первоначально оно вышло на улицы и вместе с беднотой выступило против патрициата, однако, убедившись, что призыв бедноты к полному устранению эксплуататоров означает также и устранение господства цеховых мастеров над подмастерьями и учениками, мелкое бюргерство отступило и вместо того, чтобы заключить соглашение с беднотой, начало переговоры с консервативным дворянским лагерем. Статья о причащении под обоими видами практически не посягала сколько-нибудь серьезно на социальную структуру феодального общества. Отсюда становится понятным, что именно к требованию чаши для мирян примкнула наиболее значительная часть консервативного крыла бюргерской оппозиции. Это крыло в конце концов побудило всю бюргерскую оппозицию из четырех пражских статей сохранить только одну: требование чаши.
Третья и четвертая статьи подрывали основы феодальной иерархии. Требование, «чтобы прекратилась светская власть духовенства»[83], было направлено против крупнейшего феодала — церкви, а тем самым против феодализма. Как я уже говорил, именно эта статья вначале вполне удовлетворила так называемых гуситских панов. Но как только они захватили владения соседних прелатов и монастырей, они перестали настаивать на ее осуществлении. Более того, они хотели бы, чтоб вокруг вопроса о церковной собственности вообще не поднимали особенного шума, поскольку это могло навести церковь на мысль о реставрации. Они уже насытились церковными землями и боялись только того, как бы церковь не потребовала их обратно. Вот почему крупные феодалы выступали также против того толкования, которое давали третьей статье наиболее радикальные табориты, по мнению которых секуляризация церковных земель должна быть произведена всей общиной, а никоим образом не отдельными феодалами.