К этой клевете прислушивались прежде всего бюргеры, разбогатевшие на конфискациях церковного и патрицианского имущества. Не удивительно, что теперь они не хотели и слушать о дальнейшей борьбе, о продолжении революционного наступления. Они не только овладели значительными богатствами, но и захватили власть в городах, а через представителей от городских союзов на сейме участвовали и в управлении всей страной. Такую эволюцию переживало бюргерство не только Праги, но и остальных городов, таких, например, как Табор. Микулаш Бискупец, говоря о бюргерах, растерявших свой революционный пыл, сравнивает их с сосудами, которые звучат, пока они пусты, а как только чем-либо наполняются, перестают издавать какой-либо звук: «Пустые сосуды, когда до них дотронешься, начинают звучать… Наполненные сосуды под ударом молчат, никак не отзываясь». Если обедневшие ремесленники, погибающие от голода и холода, охотно вступали в ряды походных войск, то сытые, жившие в роскоши бюргеры, эти «полные сосуды», были теперь равнодушны к борьбе революционных армий. «Относительно многих мы теперь знаем, — писал Бискупец, — что пока они были бедны, они никогда не желали отдыхать дома или желали этого очень редко и все говорили: «Я ведь никогда не живу дома, всегда в походе», но как только наполнят мешки, ранцы и кошели золотом, они сразу же, при первой возможности, начинают избегать войска, отлынивают… начинают любить пиры, напиваются, одеваются в пышные одежды, женятся и становятся толстяками и сластолюбцами»[184]. Упреки Микулаша по адресу таборских горожан относятся ко всему чешскому бюргерству и вызваны его отходом от революционного движения. Постоянная борьба приносила бюргерам одни лишь тяготы и лишения. Им, несомненно, было легче работать и торговать в мирных условиях, чем во время боевых действий. Правда, бюргерство поддерживало походные войска не только из страха перед их вооруженной силой, но и опасаясь возврата к старым порядкам, возвращения власти и могущества патрициев и церковной иерархии, поскольку это означало бы, что им придется вернуть захваченное имущество. Но, сохраняя союз с походными войсками, горожане в то же время страстно стремились к миру и были готовы принять любые предложения со стороны врага. Их лозунгом был мир, заключенный на основе обоюдных компромиссов, при том непременном условии, чтобы были признаны происшедшие перемены. Поэтому уже Гинек из Кольштейна во время своего реакционного заговора в сентябре 1427 года, как мы видели, выдвинул лозунг «Святой мир». Поэтому же письма из Базеля, в которых говорится о прелестях мира, покоя и тишины, встречали такое сочувствие у богатого пражского бюргерства. Подобные лозунги звучали крайне соблазнительно для ушей разбогатевших бюргеров. Если уже в самом начале движения они склонны были отойти от него, то теперь, накануне Липан, их переход в лагерь реакции стал свершившимся фактом. Снова появилась возможность создания панского объединения, снова перед бюргерством был открыт путь к предательству.
По такому же пути шло и низшее дворянство, которое тоже в целом удовлетворило свои классовые интересы и постепенно переходило на позиции поддержки панского союза. Низшее дворянство захватило часть церковного имущества, добилось ведущего положения в стране и теперь стремилось к соглашению с панами и с императором Сигизмундом (Сигизмунд в 1433 году получил в Риме императорскую корону). В тридцатых годах внутренняя реакция была уже тесно связана с международной реакцией. Теперь чешские паны, все до единого, принадлежали к католической церкви и старались получить у папы, собора и императора Сигизмунда субсидии для борьбы с еретиками. Особенно прославился своим искусством вымогать деньги Ольдржих из Рожемберка, который, пользуясь страхом реакции перед гуситами, выудил золото у самого Сигизмунда. Чешское панство, овладевшее большей частью имений церковной иерархии — либо под предлогом секуляризации (так делали паны, бывшие ранее чашниками), либо под предлогом «охраны» этого имущества (это относится к «истинно католическим» панам), — хотело, чтобы эти захваты были оформлены юридически. Оно стремилось также избавиться от опасных для него революционных войск. Поэтому паны завязали сношения с феодалами соседних стран и присягнули на верность католической церкви и императору Сигизмунду.
В период перед Липанами краеугольным камнем и главной опорой революционного движения были таборитские и «сиротские» походные войска. В эти войска с самого начала входили крестьянство и городская беднота различных национальностей, подвергавшиеся в период феодализма самой тяжелой эксплуатации, как это видно хотя бы из свидетельств Старого коллегиата. Хотя это постоянное революционное войско находилось под руководством бюргерской оппозиции, вследствие своего классового состава оно было несравненно радикальнее ее. Правда, у нас нет источников, которые позволили бы нам изучить во всех подробностях классовый состав войска, но по разрозненным данным мы можем заключить, что в него входила прежде всего деревенская и городская беднота, для которой вооруженная борьба представляла единственный выход из создавшегося для нее тяжелого положения. Это совершенно ясно видно, например, из речи члена делегации Базельского собора Иоанна Паломара, который в 1433 году в Праге заявил следующее: «И пусть будет для людей, которые сейчас находятся в боевых лагерях, создана возможность расселиться по городам либо получить обеспечение каким-нибудь иным образом, потому что иначе мир не может быть сохранен, а условия соглашения — выполнены… Ведь в поисках пропитания эти люди беспокоили бы жителей королевства или соседних областей, а если бы они начали беспокоить соседей, то это стало бы поводом для нарушения мира и условий соглашения»[185]. Заявление Паломара показывает, что главной задачей по отношению к походным войскам было обеспечить пропитание бывшим бойцам.