В ходе настоящего изложения я сознательно употреблял термин «революционное движение», а не «революция», чтобы яснее показать отличие этих терминов, определяющих различные этапы в развитии буржуазной революции. Обычно употребляемый термин «гуситская революция», безусловно, правилен, поскольку он расценивает гуситство как раннюю ступень буржуазной революции, но неправильно было бы считать «гуситскую революцию» революцией буржуазной. Итак, гуситское революционное движение стоит в одном ряду с крестьянской войной в Германии и является одним из важных звеньев в цепи развития буржуазных революций. В этом и состоит главное значение гуситского революционного движения.
Именно потому, что гуситское революционное движение как ранняя ступень буржуазной революции было жестокой классовой схваткой эксплуатируемых и эксплуататоров, оно стало великим чешским патриотическим движением. Именно в период крестовых походов борьба чешского народа против иноземцев приняла патриотическую форму освободительной борьбы. Клемент Готвальд в радиопередаче из Москвы в 1942 году особо подчеркнул эту сторону гуситского революционного движения, сравнивая его с героическим сопротивлением чехословацкого народа нацистским оккупантам. «Сегодня мы уделяем особое внимание движению гуситов, носителей славных национальных традиций, участников победоносной национально-освободительной войны. Эта сторона гуситского движения так актуальна потому, что чешский народ снова стоит перед исторической необходимостью с оружием в руках подняться на национально-освободительную борьбу. Немецкие империалисты, предпринявшие новую попытку уничтожить чешскую нацию, — это потомки тех же немецких крестоносцев, которые в XV веке почувствовали силу чешского оружия»[200]. Во время собирания революционных сил весной 1419 года и затем в 1420 году фактически впервые в истории Чехии в осажденной Праге с разных концов нашей страны собрался народ для общей борьбы ради общей цели. Несомненно, что в ходе концентрации революционных сил росло национальное самосознание чешского народа. Со времени гуситского революционного движения вплоть до XIX века Чехия не знала подобной сплоченности народных масс. Чешский патриотизм нашел животворную почву в рядах бойцов за справедливое устройство общества. Это чувство породило пламенные патриотические призывы к пражанам в то время, когда на Чехию в первый раз двигались крестоносцы, оно заставило Жижку говорить о патриотическом значении борьбы против иноземцев, оно же вызвало в чехах гордую уверенность, что на них почиет особая милость божья, которая позволила Чехии ранее других стран узнать четыре статьи. Однако этому патриотическому чувству, тесно переплетавшемуся с чувством протеста против эксплуатации, были совершенно чужды какая-либо предвзятость или представление о национальной исключительности. Уже Ян Гус торжественно заявлял, что для него гораздо дороже справедливый чужеземец, чем исполненный пороков чех. Любовь к справедливости — то есть к справедливому общественному устройству — была для гуситов решающим критерием для суждения о друзьях и врагах. Поэтому, например, Ян Желивский, изгонявший из Праги немецких патрициев, вместе с тем позаботился о том, чтобы один пражский костел был оставлен для проповедей немецкого священника, толковавшего «Священное писание» немцам — мелким ремесленникам и бедноте. И в Таборе среди чешских «божьих бойцов» мы встречаем немецких батраков, слуг и челядь, ушедших от своих господ, чтобы вместе с гуситами сражаться против общего врага.