А ежели для твоих нужд понадобится продать меня, ставь хоть сейчас мне клеймо на обе щеки и выводи на Градас — почту это за величайшее блаженство. Ты говоришь, что Сото, товарищ твой, занемог после того, как палач, изрядно потешившись над ним, вынудил его запеть. Очень мне жаль, что сей достойный человек позволил ничтожной и гнусной твари взять над ним верх и выболтал со страху свои и чужие тайны.
Передай ему мой привет, хоть мы незнакомы, и скажи, что я болею за него душой, да поделись с ним этим вареньем, которое я приберегла для тебя, счастье мое. Завтра у нас пекут, и я состряпаю тебе такой пирог, что не стыдно будет угостить товарищей. Пришли мне грязное белье и, смотри, — каждый день надевай чистое. Хоть руки мои не могут тебя обнять, они неустанно трудятся, дабы во всем тебе угодить.
Хозяйка клянется, что тебя повесят; говорит, ты ее обокрал. Сама она обкрадывала, а кого, ты знаешь, — умный поймет без долгих слов. Ежели Гомес, наш эскудеро, придет тебя проведать, держи язык за зубами — это человек двуличный, ко всем подлизывается и отца родного продаст.
Ну, кажется, обо всем упомянула, больше писать нечего, а посему кончаю письмо, но не мольбы мои к господу, да сохранит он тебя и вызволит из темницы.
Писано в твоей комнате, в одиннадцать часов вечера, в думах о тебе, счастье мое. Твоя раба до гроба».
Моя мулатка держалась стойко в это трудное время. Но расходы были велики; хоть накопила она немало, все растаяло, как соль в воде. А матушка, видя, что дела мои плохи, заявила, что ее ограбили; верно, решила прикарманить мой капиталец. Пришлось смириться и ждать своей участи, как все ждали.
Меж тем дело шло своим чередом. На искусного адвоката не хватило денег. Подкупить писца тоже было нечем. Судья был зол, а стряпчий на суде спал. Что ж до ходатая — его и след простыл. Лимон-то давно был выжат. Наконец эти слепни удалились на совещание. Я остался один. Приговор, разумеется, был по всем правилам — публичное наказание плетьми и шесть лет галер.
Услыхав, что приговор без права обжалования, окончательный, я с прежним притворством тоже покончил. Новую роль я играл без страха и стыда — теперь, как слуга самого короля, я никого не боялся. Немалым утешением было мне то, что моему дружку Сото вынесли такой же приговор и мы с ним попали в один котел. В тюрьме мы сидели в одной камере, участь наша была одинакова, и, пожелай он сохранить дружбу, нам обоим было бы лучше, но, как вскоре увидишь, он оказался подлецом.
Этот парень был не дурак выпить. Чувствовал он себя хорошо, лишь глядя на свет божий de profundis[173] кувшина в пол-асумбры. Это и сгубило его во время пытки. Нагрузив трюм, он без особых приглашений запел при первых же поворотах колеса.
После суда мне уже не от кого было ждать помощи и избавления, решил я сам попытать счастья; но мне, как всегда, не повезло, а впрочем, удача была бы чудом.
Две недели я притворялся больным: не выходил из камеры, даже не вставал с постели; за это время я раздобыл женскую одежду. Ножом я соскреб бороду, натянул платье, надел чепец, подбелил и нарумянил лицо и, как стемнело, вышел из камеры. Я благополучно миновал обе двери верхнего этажа: ни один из стражей не окликнул меня, хоть у обоих зрение было отличное и глаза здоровые. Но когда я спустился вниз и, подойдя к выходу на улицу, хотел уже переступить порог, мне преградил дорогу привратник, кривой на один глаз, — чтоб ему и на другой окриветь! Он остановил меня, внимательно оглядел и, обнаружив обман, захлопнул дверь.
При мне была на всякий случай короткая шпага. К несчастью, я вытащил ее слишком поздно и не успел пустить в ход. Попытка к побегу стала отягчающим обстоятельством. Меня вернули в кандальную и, возбудив новое дело, осудили на галеры пожизненно. Спасибо еще, что не провели по городу в женском платье, как бывало с другими! От одной беды бежал, в горшую попал!
ГЛАВА VIII
Гусмана де Альфараче ведут из севильской тюрьмы в порт. Он рассказывает о том, что произошло с ним по дороге и на галере
И вот я галерник, к тому же пожизненно — тут уж никуда не денешься, придется ладить с собратьями по судьбе, помогать им в трудах и зарабатывать свою долю харчей. Я пристал к компании отпетых, которым сам черт не брат. Вырядился, как они, в белые панталоны, цветные чулки, кафтан с разрезами и повязал голову косынкой — все это прислала моя любезная в надежде, что черные дни минуют и я еще выйду на волю.
173